Почти гармония.
Из которой время от времени вычеркивают ноты.
Смолк один хрип – на северной окраине поля. Почти тут же – на востоке, где лежал резерв Посейдона, выкошенный лапифскими лучниками. Шелест крыльев – это коршуны спускаются на еще теплую добычу. Шелест других крыльев – тот, который я хочу услышать – железных…
Тонкий, холодный свист клинка в застывшем воздухе бранного поля. Единственный клинок, который звучит после того, как все битвы уже закончены. Благословение для тех, кто измучен слишком сильно и зовет обладателя этого меча по имени, умоляя сжалиться, не подозревая, что ему недоступна жалость…
И взлетают в воздух отсеченные мечом пряди волос – тут же в воздухе растворяясь. Символы того, что ты нынче тоже – отрезанная прядь. Иди себе бледной тенью, ищи мир, где тебя примут как своего и дадут успокоение.
Тени появились первыми – недоумевающие, глядящие на покинутые ими тела. Потом из мглы выступил меч – сверкнул на востоке, затем ближе к центру, едва слышно взвизгнул над каким-то сатиром…
Появилась фигура. Исчезла. Появилась. Каждое исчезновение – жизнь, то есть, смерть. Срезанная прядь волос. Новая тень.
Он работал не оборачиваясь, и я не видел его лица – мне и не было нужно. Лицо у него всегда говорило мало. Говорящими были глаза, но вот глаз рассмотреть не удавалось, потому что в мою сторону он не смотрел. И рядом не появлялся. Не мог не знать, что я здесь, – но не появлялся.
Я ждал, вслушиваясь в гармонию боли, где становилось все меньше и меньше живых нот и все звонче звучало воронье. Кентавры рядом со мной уже не могли ни молить, ни проклинать. Скоро двое перестали хрипеть. Значит, ждать осталось недолго.
Мелькнуло лезвие совсем рядом – срезая прядь с головы у гнедого. Рванулось лезвие у меня в руке – на перехват. Меч я подобрал, не присматриваясь к нему, просто вынул из руки у вот этого же самого гнедого…
Железо столкнулось с золотистой бронзой.
– Радуйся, Убийца.
Он поднял меч и отступил на шаг, не пытаясь, впрочем, исчезнуть.
Чуть покривились плотно сомкнутые губы: «Чего тебе, Кронид?».
«Пришел спросить, куда ты пропал после нашего освобождения. Я ждал вас с Гелло, а вы исчезли на полстолетия».
«Тебе-то какое дело? Ты со своей семьей. Ты бог».
«Ты тоже».
«Нет».
Обвел рукой поле, на котором у него нынче вечером так много работы по милости армий отца… по нашей милости.
«Боги не рождаются в наказание этому миру. Ты знаешь, кто рождается. Я не бог, это знают все. Спроси, кто такой Танат, – и тебе ответят: чудовище. Чудовищу не быть среди богов. Они смотрят на нас с отвращением, они считают себя выше нас… Может быть, правильно считают. Дай мне продолжить мою работу, бог».
«Не зови меня так».
«Как мне звать тебя?»
«Как раньше. Ты навещал меня в отцовской утробе. Ты учил меня драться на мечах. Мы вдвоем удерживали Посейдона…»
Он глядел с хмурым недоверием. Я протянул ладонь, кладя на нее лезвие меча.
«У нас с тобой кровь одного цвета, Танат. Хочешь – смешаем ее?».
Меня пока не называют чудовищем. Но скоро, наверное, назовут – если я и дальше буду избегать пиров и общества нимф. Слова «угрюмый» и «неуживчивый» уже приклеились ко мне упрямыми пиявками – волочатся, куда б я ни направился. Меня это не тяготит.
У нас с тобой много общего, Убийца.
Дернулись губы, и зябко зашелестели железные крылья за спиной Таната.
– Побрататься с тобой – значит побрататься и с остальными Кронидами. Я не настолько чудовище. Такая жертва мне не нужна.
И потом уже привычно, глазами: «О чем ты хотел попросить меня, невидимка?»
«Мы сражались и проиграли».
«Я видел. Я все время был здесь – много работы… Ты, кстати, бездарно дерешься».
«Нам нужно время».
«Вам нужно перемирие, долгое и мучительное, на которое ваш отец все равно не пойдет».
«Не пойдет, если мы продолжим себя вести как он. Как воины. Как зрелые мужи, которые играют по установленным правилам».
«Значит, хотите воевать как мальчишки?»
«Да – потому что когда мальчишка получает по носу, он не стесняется спрашивать совета у тех, кто мудрее его. Не боится искать союзников в игре там, где никто бы не стал…»
Танат прикрыл глаза. Потом приоткрыл – блеснул вопросом: «Чем я могу тебе помочь?»
– Проведи в подземный мир, – сказал я вслух. – Хочу поговорить с Эребом и Нюктой.
* * *
Это чудесно – дружить с чудовищем. Бог, человек, сатир – кто угодно бы разразился визгом: «Ты пришел ко мне только чтобы проникнуть в мой мир! Ты меня используешь!»