– Ничего себе, – согласился я, трогаясь по скалистой дороге. Ата увязалась следом.
За несколько дней богиня обмана прочно обосновалась на Олимпе: куда ни пойдешь – а там она.
У Афродиты – заботливо подбирающая для богини любви новую прическу: «Душенька, с твоим лицом тебе, конечно, все идет, но если уложить косы вот этак – ты сияешь ярче Тириона-Дня!»
В комнатах Гестии – за рукоделием и песнями. «Ага, золотое очень хорошо смотрится на коричневом!»
У Фемиды – слушающая страстные поучения и глубоко скорбящая: «О, Хаос предвечный… знаешь, у меня ведь как будто только что глаза открылись. О, бездна Тартара – взгляни на меня, я плачу!»
В конюшнях с Посейдоном: «Хо, вот это копыта у этого рысака! Во носиться будет!»
В коридоре напротив Афины: «Настанет день – и тебя сбросят с Олимпа» – «Ну что ж, мудрая дочь Зевса, я и на земле не пропаду»…
Должно быть, она была в восторге – не счесть ролей.
Но чаще всего она обхаживала барашка-Офиотавра: «Какую сказочку хочешь? О звездах? А хочешь – о Золотом Веке? А о том, как могучий Зевс дрался с семиглавым драконом?»
В кухне, в компании нимф, среди сатиров…
Ко мне вот только не являлась, так что я ждал чего-то подобного.
«Значит, по крепостям? – взгляд растекается сочной темнотой, лицо вдруг помрачнело, заострилось. – Ну что ж – пусть. Поиграть можно и в крепости, и защищая рубежи…»
Я усмехнулся. Отвернулся, чтобы не видеть ее глаз, свернул на мраморную дорогу, которую мостила другая группа пленных. Белую дорогу с богатыми разводами, не чета гранитным плитам, которые раньше тут лежали. Под величие Кронидов.
– Не нужно играть в меня, дочь Ночи. Еще оскомина останется – не отплюешься.
Тронула локоть, мурлыкнула:
– Какой же ты хочешь, чтобы я была с тобой? Веселой? Скорбящей? Я могу быть сварливой, как Деметра, а могу звать тебя «милый» – хочешь?
– Деметры не надо. А хотя… будь любой. Главное – не мной.
– Какой ты странный. Богам, смертным, кому угодно – всегда приятнее видеть вместо собеседника свое отражение. Жесты, слова, ожидания…
– Плохо смотрят.
– На отражение?
– Да.
Поблескивало изумрудным льдом горное озерцо, вокруг которого Деметра уже успела насадить кипарисов. Мы спустились к озеру и отразились между зелеными льдинками, на фоне скалистых олимпийских уступов: я и обман в кокетливом розовом хитоне.
– Ты смотришь лучше?
– Иначе. Я вижу не то, что хочу, а то, что есть.
И уж поверь мне, Ата, мое отражение – не то, что я хотел бы созерцать дни напролет.
На другом берегу озерца трудился скульптор. Вдохновенно высекал Зевса, кого-то разящего. И все поглядывал на нашу пару с недоумением: вон, девушка себя за плечи обхватила, холодно ей, а спутник черным столбом застыл рядом и не подумает гиматий предложить…
– Значит – ты выбрал презрение? Ты, друг моего железнокрылого брата, – отвергаешь меня? Отвергаешь обман? Значит, мы не будем играть?!
– Нет, не отвергаю.
Тихие, жалобные всхлипы утихли. Ата смотрела огромными бледно-голубыми глазами.
– Но ты не хочешь обманываться, – чуть не улыбнулся – с такой правдивой скорбью это прозвучало. – Ты для этого слишком хорошо… видишь. Чего же ты хочешь от меня?
– Я хочу научиться.
– Научиться – чему?
– Лгать.
Сначала смешалась, а потом раскрылась и расцвела. Щеки и губы – розами, глаза – пышной зеленью после заморозков.
– Следи за мной, сын Крона. И постигнешь науку.
[1] Квадрига – упряжка, четверка коней.
[2] Ата – богиня обмана.
[3] Фибула – металлическая застежка для одежды, одновременно служащая украшением
[4] Хламида – короткий шерстяной плащ.
[5] Эскомида – легкий хитон с прорезью для руки, открывающий грудь.
[6] Грайи – три сестры-богини, олицетворяющие старость. На троих имели один глаз и один зуб.
[7] В греческой мифологии Эфир-Свет и Гемера-День произошли от Эреба и Нюкты
Сказание 5. О родниках Ярости, Восторга и Страха
Распахнулись врата.
И трибуны ответили воем:
Там где смерть для одних –
для других неплохая игра.
Г. Нейман
Почему тебя здесь нет, Ата?
Мы с тобой долго были добрыми знакомыми.
Мы славно сыграли – в наставники и ученики.
Так славно, что я было поверил: ты будешь со мной до самого конца. Нет, отступила, обиженно поджав губы: мол, что, невидимка, забыл мою науку?