Не знаю насчет цветов. Раны от них точно не исцеляются. Мог бы – исцелил…
Гелиос с небес с тревогой прокричал о том, что может спуститься и помочь. Честно прокричал, хоть и неуверенно.
Эфон жалобно заржал, кося на меня агатовым глазом…
Позже я сам не понял, как очутился на Олимпе.
Да, боги могут переместиться с места на места, – говорил Посейдон. Ты знал об этом? Ага, – кивал я. Могут покрыть расстояние в день – за два шага, – уточнял Зевс. Или даже за один. А могут тучей или ветром обернуться. Ты учился этому? Не-а, – мотал я головой… Не учился – значит просто умел? Наверное, умел, – пожимал я плечами. А Посейдон разводил руками и говорил, что ладно, мол – покрыть расстояние. Ладно – что он по-божественному не то что ходить, а бить как следует не умеет, а тут прошел. Но ведь он же еще четырех жеребцов приволок с собой, это-то как возможно?!
И выходило, что никак.
Тучей ли, ветром, шагами, тенью – никак.
А сделал.
– Эй, кто-нибудь!
На Олимпе вечно все меняется. Не побудешь пару десятилетий – и все, не узнать. Площадка у дворца разрослась, внутренний двор обзавелся новыми пристройками, да и сам дворец распух, будто утроба беременной: вот-вот дворчат народит!
А лица вообще каждый раз новые: приедешь – и оказываешься неузнанным. Вот и сейчас: мальчишка, который в скором времени обещал стать юношей, выскочил не пойми откуда, бросил: «Радуйся!» – и кинулся к четверке, будто перед ним были обычные кони.
Никтей и Эфон мотнули головами, оскалили зубы – а потом успокоились, задышали шумно, но ровно.
– Они все в ранах! – крикнул малец, не догадываясь, что только чудом остался цел. – Почему так?
Аластор хрипел и выбрасывал кровь сквозь ноздри – вот-вот упадет…
– Воду тащи! Нектар…
– Не надо нектара, дядя Аид! У меня есть хорошая мазь. Ее тетя Апата[1] принесла от своей подруги Гекаты. Когда дядя Посейдон где-то гулял, его кони тоже поранились. Он даже плакал.
Верю, Жеребец над лошадьми может… Стоп. Меня ведь на Олимпе два десятка лет не было!
– Знаешь меня?
Мальчишка уже обтирал спину Никтею, и рассмотреть его не удавалось.
– Конечно, знаю. Мне о тебе тетя Апата говорила. И тетя Гестия тоже. И еще я тебя запомнил, когда мы с тетей Апатой сюда пришли…
Выглянул наконец: глаза – два озера, вобравших всю синь неба. Белые волосы на голове – мягкими кольцами.
Сын Геи за сорок три года подрос лет на пять, не больше.
Вдвоем мы отвели четверку к конюшням: кони шли сами, только Аластора пришлось поддерживать плечом и зажимать открывшуюся рану в шее. Навстречу кинулись конюхи… куда там! Все четверо (даже Аластор) – на дыбы. Копыта – в бой, зубы – наголо: подходи, голубчики.
Пока я усмирял лошадей и пугал конюхов (долго пугать не пришлось: узнал кто-то в лицо), Офиотавр успел сбегать за мазью. Обмывали коней, поили водой с амброзией и смазывали раны – вдвоем, и сын Геи не замолк ни на миг.
– А ты приехал на охоту, да? Мне Ирида-вестница сказала, что будет охота. И псари свору готовят: лучшую. Дядя Аид, а ты возьми меня с собой: я тебе копье понесу. Или лук понесу.
– Я не лучник.
– Тогда я еще что-нибудь понесу. А то меня совсем отсюда не выпускают. Мне даже с остальными, которые сюда приезжают, играть не дают. И на колеснице не дают. А я же хорошо управляюсь с лошадьми, да, дядя Аид? Дядя Посейдон говорит – хорошо…
Малец – прирожденный колесничий, если его не пришибла моя четверка.
Никтей приглушенно заржал от боли – ткнулся в плечо. Сын Геи подвинул к нему ведро, благоухающее амброзией.
– Ты же возьмешь? Да? А то тут скучно. А тетя Деметра мне не велит ходить на конюшню, сбегать приходится, а она ругается, ты же ей не расскажешь?
– Деметре? Точно не расскажу.
Отвык я видеть обожание в глазах. Да и вообще – видел ли когда-нибудь?
– А там, вне Олимпа, интересно, да? А почему меня отсюда не отпускают?
– Потому что там война. Ты видел когда-нибудь войну?
Посмотри на меня мальчик – и перестань спрашивать. Вот я стою, с виду – старше тебя лет на пять, не больше. С остатками слез на пыльном лице: я плакал, понимаешь, сын Геи?! Я – Аид, Мрачный Брат! Я – старший сын Крона!
Смотри на меня! Я не сплю без меча. Видишь панцирь? Забыл, когда снимал. Разводы благоуханного ихора на панцире видишь? Косой шрам по руке? Следы от клыков?
Война во плоти. Хуже Афины, которую уже считают покровительницей воинственных – успела девочка развернуться!
Хотел бы ты увидеть игру, где плачут такие, как я?
Так вот, это – еще передышка, которую мы получили за твой счет, Офиотавр, сын Геи.