– Вот три рубля, молодой человек, – сказал старый еврей, – мерси и кланяйтесь многоуважаемой Екатерине Сергеевне и многоуважаемой Вере Александровне. Ай, какая она красавица! Я ведь помню ее еще вовсе деточкой. Она была совсем как ангел… Такая симпатичная барышня. Опора матери… Ой, чтоб делала мадам Кошелева, если б не дочь. Она была бы вовсе нищей… А вы, молодой человек, адвокат или доктор?
– Нет, я художник.
– Художник… Вы рисуете картины?
– Да.
– И за них плотят деньги?
– Платят…
– Дай же вам бог, молодой человек, нарисовать очень много картин. А вы женаты?
– Нет.
– Хорошей жены и много, много маленьких деток…
– Подождите… еще надо найти невесту.
– А в Москве разве нет хороших невест?.. Там много девушек, и они все охотно пойдут за такого красавца… И надарят ему детей, сколько он захочет…
– Скажите, это вы писали?
– Нет, это писала Зоя. А почему вам это хочется знать?
– Красивый почерк…
– Для прачки надо писать красиво, молодой человек, а то она не поймет и потеряет белье. Необразованному человеку трудно читать.
– До свидания.
– До свидания, молодой человек, дай бог вам благополучно перейти площадь… Зоя, скажи – до свидания. Выше подверните брюки и ступайте краем…
Львович стоял на крыльце и, когда оборачивался Кошелев, ласково кивал ему патриархальною своею головой. Но Степан Андреевич совсем не для этого оборачивался.
«Да, – думал с самодовольством Степан Андреевич, – я могу еще кое-кому вскружить голову. Но уж очень у них там чем-то пахнет. Нет. Надо на попадью направить главный удар и не разбрасываться».
VII. Хвостатые буржуи
– Степа, – сказала тетушка, – у меня к тебе большая просьба: живет у нас тут через три дома одна дама, бывшая здешняя помещица, урожденная графиня Шилова. Муж имел подлость ее бросить в трудные годы… Мерзавец уехал в Аргентину и теперь отлично там устроился. А она, бедная, положительно бедствует… Знаешь, ты бы прошелся к ней со мной… Сейчас уж просохло! Она очень хочет про Москву тебя расспросить. Сама она не может выйти из дома.
– Что ж. Я с удовольствием.
– Ну, так пойдем… Марья! О, дурная баба… Я ж вам велела остатки печенки собрать.
– Це они, ваши остатки. Пудавитесь!
– Дура! Не смейте так говорить.
Марья хотела что-то ответить, но вместо того вдруг плюнула черным плевком и повернула в кухню.
Екатерина Сергеевна взяла сверток с печенкой и. вздохнув, засеменила к воротам.
В ворота в этот миг вошел Бороновский. Он был по обыкновению, зелен, но глаза его изображали удовольствие.
– Здравствуйте, Екатерина Сергеевна, – сказал он, – здравствуйте, Степан Андреевич! Поглядите, как после вчерашнею дождя расцвела природа… Деревья совсем от сухости истомились… А вот попили – и смотрите, какими козырями стоят… Уже я за них вчера радовался. Вера Александровна дома?
– Дома-то она, дома.
– А что?
– Нервы у нее… Ох, уж эти мне нервы!.. И кто это их открыл! В мое время не было нервов.
– То есть быть-то они были… Да на них внимания не обращали.
– Уж не знаю… Всю ночь молилась… ну, конечно, не выспалась.
– А вы бы ей сказали, что, мол, вредно себя утруждать.
– К ней во время молитвы разве подойдешь?.. Она, когда молится, часы останавливает, чтобы не били..: говорит, отвлекают.
– Ну, я пока по саду поброжу. Может быть, Вера Александровна на террасу выйдет.
Анна Петровна Кобылина, урожденная графиня Шилова, обитала в доме бывшего баклажанского мещанина Зверчука.
В темной прихожей на вошедших навалилась острая вонь, похожая на ту, которая бывает в зоологическом саду зимою в обезьяньем доме.
Екатерина Сергеевна постучала в дверь.
– Кто там? – сказал за дверью настоящий дамский голос.
– Здравствуйте, Анна Петровна. Помилуй бог, или не признали?
– Екатерина Сергеевна? Дорогая моя, входите осторожнее. Мурс спит и видит удрать… Постойте… Муре! Я тебе задам, усатый! Пошел! Ну, входите, моя радость, но быстро.
Светлая полоска ударила по глазам. Екатерина Сергеевна вошла, а за нею двинулся и Степан Андреевич. Анна Петровна, в близоруком полумраке не видя его, хотела захлопнуть дверь, но та ударилась о его плечо, а в это время под ногами с быстротой молнии прокатился темный шар.
– Муре, Муре! – закричала Анна Петровна отчаянно и кинулась опрометью в сени, отпихнув неловкого гостя. – Дверь затворите! – крикнула она через плечо.
Степан Андреевич смущенно прошел в комнату, взяв дверь на тяжелую щеколду.