Именно Юрий Нилович был первым, кого она увидела, войдя в отделение.
— Вера! Рад тебя видеть.
— Добрый день, Юрий Нилович.
— В гости? Или проблемы? И познакомь с молодым человеком.
— Муж Саша.
— Очень приятно! И в какой отрасли трудитесь?
— В той же, в скорой. У нас тут с мамой проблемы, с мамой Веры.
А дальше он все изложил очень-очень подробно, с демонстрацией снимков и томограммы позвоночника.
— Оперировать надо. Привозите завтра. Обследую и возьму, — Вера знала сосредоточенное выражение лица Юрия Ниловича. Он уже планировал, что зачем.
— Вы будете?
— Я, Верочка. Сама —то где?
— В кожвене. В институте.
— Правильно, для женщины самое то, что надо. А вы в каком отделении? — он обращался к Саше.
— В гинекологии.
— Романов, что ли?
— Да.
— Наслышан. Приятно познакомиться. И у меня к Вам дело…
Прооперировали Ирину через день. И все по словам врача прошло как надо, и придраться вроде как не к чему, а потому все надеялись, что через пару дней встанет Ирина, и боли пройдут.
Пока обезболивали, так все казалось хорошо: и поднялась она, и курс массажа начали, и есть вроде стала получше. Вера моталась в больницу и домой: больничное мама не ела, а значит надо приготовить и принести. А добираться туда ужас сколько по времени, больница за городом, до границы города автобус, а потом трамвай, он один до больницы идет. Утром еще доехать можно. А вот вечером… Если чуть припозднится, то трамвай уже не ходит, и приходится идти пешком по шпалам, до автобусной остановки. Автобусы хоть ходят допоздна.
А потом надо готовить, утром теплое положить в баночку и ехать к маме.
Радовало то, что трудности временные, вот поправится Ирина, и все будет хорошо, ведь совсем чуть-чуть осталось, ведь вот-вот поправится.
Так и шел один день за другим, и этот настал.
Саша ушел на работу к восьми, как обычно. А Вера отварила вчера налепленные пельмени, завернула банку в полотенце и поехала в седьмую горбольницу. Маме лучше не становилось, массажистка разрабатывала ногу, но боли не прекращались. Почему — непонятно.
Вот сейчас она накормит маму и пойдет со всеми своими вопросами к Юрию Ниловичу.
Мама оказалась не в духе. Она ждала облегчения после операции, а сегодня от боли вообще подняться не смогла с постели. От еды отказалась. Вера выслушала все ее претензии и отправилась в ординаторскую. Вошла и изумилась, там был Саша. Ее Саша.
— Что ты тут…
— По делам, на консультации был. Верочка, хорошо, что зашла, снимки глянь.
Он включил негатоскоп. Вера подошла и увидела…
— Саша, тут саркома, судя по форме. Миосаркома. Тебя из-за нее вызвали?
— Да.
— Ты ей уже сказал? — в ординаторской появился Юрий Нилович.
— В процессе.
— Что сказал? Что тут происходит?
— Сядь. Это снимки твоей матери.
Вера просто сползла на стул.
— Миосаркома?
— Нет. Это метастаз. Мы сейчас говорили с твоим мужем, поражены печень и легкие. Он считает, что стрельнуло из молочной железы. Не знаю. Не уверен. Но все плохо. Сегодня мы взяли биопсию из метастаза. Будет видно, хотя, Вера, это все равно приговор. Можно немного облегчить боль и продлить жизнь, и все. Можно провести лучевую и химиотерапию. Я направлю в институт онкологии. Прости, Верочка. Я не хотел.
— Да, в институт онкологии. Саша, мы же можем бороться? Да?
Ответа она не услышала и повторила свой вопрос, а они смотрели в ее глаза, полные слез, и понимали, что она знает правду, только принять ее не может и цепляется за соломинку, хотя и той тоже нет. Ничего нет, кроме правды, ужасной, пугающей, нет, просто страшной, потому что без вариантов.
— Мы с Юрием Ниловичем звонили в институт онкологии, они не хотят брать, — Саша запинался, но говорил.
— Лучевую терапию надо? — Вера обращалась к Юрию Ниловичу.
— Надо, но…
— Никаких но. Я сейчас позвоню.
Она действительно позвонила своей директрисе, а потом перезвонила минут через двадцать. Место в онкологии для ее мамы было. Даже скорую с носилками институтскую ей дали и двух санитаров.
Вот так Ирину перевели в Институт онкологии. Положили и начали лучевую терапию
Результаты биопсии оказались совсем неутешительными. Даже установить источник опухоли не представлялось возможным. А она росла несмотря на лучевую терапию. Вот эта в мышце росла, а узлы в печени начали уменьшаться, нет, не регрессировать, а распадаться… А еще появился кашель.
Но Вера верила, непонятно во что, верила и молилась…
Только ее молитвы никто не слышал, кроме мужа, который был рядом и помогал, как мог.
Еще надо было работать. Вера использовала оба отпуска, и даже брала за свой счет. Но деньги с неба не падают, они имеют особенность заканчиваться, причем в самый неподходящий момент. Саша, казалось, просто жил на работе и в частном центре, где получал тридцать процентов от того, что зарабатывал, зато все легально. Он терпеть не мог всю нелегальную медицину, в его понятиях главным был закон, и Веру ругал, но там другая область и другие отношения. Хотя за время отпусков и болезни мамы клиентура у нее поубавилась, и очень значимо.
Просто работать было сложно. Настроение не то, внешность не та, глаза заплаканные, с мешками и синяками. Похудела так, что все просто падало, но это не радовало, вот совсем не радовало. И в зеркало смотреть не хотелось, и жить не хотелось… Потому что зачем жить одной, без самых дорогих и близких людей. Она еще не пережила смерть бабушки, а тут мама угасает на глазах, она уже весит тридцать шесть килограмм. Выглядит как скелет, обтянутый кожей, и только опухоль выпирает на бедре.
А еще атмосфера в палате, в той самой, где лежит мама. Эта гнетущая и мрачная атмосфера ожидания конца… И разговоры — кто что не успел сделать… И уже никогда не успеет… Один день — они казались живыми и даже строили планы… А другой — все лежали отвернувшись друг от друга, лицом к стенкам, чтобы не видеть чужую боль, ведь своей за глаза хватает…
Вернувшись домой из этого земного ада, Вера была никакой и морально, и физически. Саша приходил домой, если не дежурил, вымотанный в нет. Вера подавала ему ужин, он ел и смотрел в ее пустые глаза. Что он мог ей сказать? Что все образуется? Что все будет хорошо. Так не будет, уже никогда не будет. Чем он мог поддержать ее? Того, что она хотела, он дать ей точно не мог. Он работал и старался заработать хоть что-то, потому, что не платили. Зарплату просто не платили за отсутствием денег, а кушать хотелось, а платить врачам в онкологии приходилось, потому что они тоже хотели есть, и им тоже не платили зарплату.
И так изо дня в день. Только бы мама жила…
Больные ждали Веру около смотровой, она успела сделать все процедуры и посмотреть только одну. Ее пригласили к телефону.
Вера бежала в институт онкологии. Звонок лечащего врача вывел ее из состояния равновесия. Срочно, просто сию минуту явиться пред его светлы очи. Что случилось, он объяснять не стал. Своих больных пришлось кинуть на Олега.
Вот насколько золотой человек этот Олег. Сколько раз он ее выручал и выручает. Безотказный совсем. Да и Даулет ее отпустил, просил только позвонить, сообщить, что там с мамой. Сказал, что поговорит с начальством, чтобы отпуск она не брала, что разделят ее нагрузку. Деньги-то ей ой как нужны. Он же понимает, что такое больная мать.
О чем только не думала она по дороге. Но вот, наконец, и здание института. Первым делом пошла не в палату, а к лечащему врачу.
— Игорь Дмитриевич, доброе утро. Что случилось, почему такая срочность?
— Вера Юрьевна, я выписал Ирину Вениаминовну. Забирайте.
— Почему, у нее же еще лучевая терапия.
— У нее поднялась температура. Вы понимаете, что это значит.
— Сколько?
— Под сорок. Мне не нужна смертность в отделении. Забирайте. Прямо сейчас.