– Я заставлю вас дать объяснения перед тайным советом, сэр, – пригрозил судья.
– Я и сам того хочу, ваша светлость. Я дам объяснения, но только через день или два, не раньше.
– Почему же?
– Как я уже сказал вашей милости, мне пока не известно ни одного имени. Но, возможно, дня через два-три мне удастся добыть список зачинщиков этого заговора и некоторые секретные документы.
– Только что вы сказали – через один-два дня.
– Около того, сэр.
– Это якобитский заговор?
– В основном, сэр, полагаю, да.
– Так, так. Значит, тут замешана политика. Я не судил ни одного государственного преступника и не имею ни малейшего желания заниматься этим и впредь. Тогда какое отношение этот заговор имеет ко мне?
– Насколько мне известно, сэр, кое-кто из членов заговора питает жажду личной мести некоторым судьям.
– Как они назвали свою клику?
– Высочайший апелляционный суд, господин.
– Кто вы такой, сэр? Как вас зовут?
– Хью Питерс, господин.
– Судя по имени, вы виг?
– Так точно, сэр.
– Где вы живете, мистер Питерс?
– На Темз-Стрит, сэр, как раз напротив таверны «Три короля».
– «Три короля»? Будьте осторожны, мистер Питерс, вам хватило бы и одного. И каким же образом вы, добропорядочный виг, узнали о якобитском заговоре? Отвечайте.
– Сэр, в этот заговор оказался невольно вовлечен человек, к которому я питаю живейшее участие. Узнав, однако, о дерзкой жестокости их планов, он решил стать информатором и сообщать обо всем властям.
– Это мудрое решение, сэр. И что он говорит об участниках заговора? Кто у нас в зачинщиках? Он с ними знаком?
– Только с двумя из них, сэр. Но через несколько дней его введут в тайное общество, и он надеется, прежде чем вызовет подозрения, узнать точный список заговорщиков и получить подробные сведения об их планах, о принимаемых обетах, о времени и местах собраний. И когда он узнает все это, сэр, куда ему лучше обратиться?
– Прямо к королевскому генеральному прокурору. Но вы сказали, что заговор этот касается прежде всего меня? И что там с этим заключенным, как его, Льюисом Пайнвеком? Он один из них?
– Не могу сказать, сэр. Но по некоторым причинам для вас лучше было бы не давать хода этому делу. Если вы ослушаетесь совета, то дни ваши сочтены.
– Насколько я понял, мистер Питерс, дело это пахнет кровью и государственной изменой. Кто-кто, а королевский прокурор хорошо знает, как поступать в таких случаях. Когда я смогу снова встретиться с вами, сэр?
– Если позволите, сэр, то давайте встретимся или перед заседанием суда, или завтра, сразу после него. Я приду и расскажу вашей светлости все, что произошло.
– Отлично, мистер Питерс, жду вас завтра в девять часов утра. И смотрите, не вздумайте меня надуть, а не то, ей-богу, худо вам придется!
– Не бойтесь, сэр, не надую. Подумайте сами, разве я пришел бы сам и стал все это рассказывать, если б не желал услужить вашей милости, да и совесть свою успокоить?
– Хотелось бы верить вам, мистер Питерс, хотелось бы верить.
На этом разговор и закончился.
«Или он сильно напудрил лицо, или серьезно болен», – думал старый судья.
Выходя из комнаты, старик низко поклонился. Яркий свет свечи выхватил из темноты его лицо – оно казалось неестественно бледным, точно вымазанное мелом.
«Черт бы его побрал! – неблагодарно думал судья, глядя, как старик тяжело ковыляет по лестнице. – Чуть ужин не испортил».
Но никто, кроме судьи, не заметил появления в доме удивительного старика, а если заметил, то не придал этому никакого значения.
ГЛАВА 3. ЛЬЮИС ПАЙНВЕК
Тем временем лакей, посланный вдогонку за мистером Питерсом, быстро поравнялся с немощным джентльменом. Услышав шаги за спиной, старик встревожено обернулся, но, узнав знакомую ливрею, тотчас успокоился. Он с благодарностью принял предложение проводить его до дому и оперся трясущейся рукой о локоть слуги. Не успели они пройти и десяти шагов, как старик внезапно остановился.
– О Господи! – пробормотал он. – Сдается мне, я и впрямь потерял последнюю монету. Вы, наверно, услышали, как она упала. Боюсь, глаза мне изменили, да и наклоняться низко я не могу. Это была гинея, я нес ее в перчатке. Если вы мне поможете, я отдам вам половину.
На тихой улочке не было ни души.
Едва слуга опустился на свои, как он выражался, «окорочка» и принялся шарить по мостовой в указанном месте, как вдруг мистер Питерс, который, казалось, еле ноги переставлял и даже дышал с трудом, обрушил ему на затылок чудовищный удар чем-то тяжелым, затем еще один. Оставив беднягу истекать кровью в сточной канаве, старик сломя голову помчался по переулку и исчез.