Дэн почти бесшумно шёл по широкому, хорошо освещённому, благодаря огромным окнам, коридору. Пол, почему-то, был оранжевым, в сочетании со светло-серыми стенами тюрьма напоминала скорее офис какой-то корпорации, нежели пенитенциарное учреждение. Корпорация «Смерть» – неплохо подошло бы, если бы суть данной организации не прикрывали красивыми фразами и яркой обложкой. Да что уж говорить, детские сады выглядели более мрачными в сравнении с ЗВО и тюрьмами. Дэн остановился возле широкой двустворчатой двери с двумя продолговатыми окошками расположенными вертикально. Такие можно было встретить в стриптиз-клубах и ресторанах. Дрон завис возле двери.
– Заключенный номер 1-0-3-1 ожидает вас, – пропищал дрон, – дверь открыта.
Он некоторое время стоял, смотря на дрона мутным взглядом.
– Дверь открыта, – повторил дрон.
Дэн выдохнул, дал себе пощёчину и дёрнул дверь на себя.
«I’d like to change the world, but I don’t know what to do» – всё утро эта строчка из песни группы «Ten years after» не лезла из головы Роберта. Он напевал её в душе, мычал во время завтрака и отстукивал вилкой о тарелку. Удивительно, а ведь они начинали одновременно с Pink Floyd, а успеха добились сильно позже. Да и то, успех этот не шёл ни в какое сравнение с коллегами по цеху. Старая, теперь уже классическая рок-музыка, наверное, последнее что осталось у Роберта из прошлого, старого мира. То было время, когда люди не боялись высказывать свои мысли во всеуслышание и более того, в этом заключалась суть искусства. Современный же эрзац, именуемый искусством, не было никакого желания слушать, слышать и наблюдать. Пустое, не говорящее ни о чём уничтожение времени каждого отдельного слушателя, напоминало что-то из Оруэлла. Роберт был убеждён, что самый простой способ уничтожить искусство – это сделать его для всех. Это работает на уровне усреднения – вот Маша, она читает бульварное чтиво и смотрит ситкомы, а это Оля, она читает Мо Яня и смотрит Джузеппе Торнаторе. Но, чтобы не обидеть Машу, мы должны уравнять искусство так, чтобы все его смотрели, читали, любили и понимали. Поэтому, нужно что-то среднее между Торнаторе и ситкомом «Универ». Так рождается ширпотреб, который убивает искусство, потому что ширпотреб всегда сильнее, в виду своей массовости. То, что потребляет массовый зритель, читатель, слушатель, априори считается лучшим. При этом художественная ценность не важна, так как рынок благоволит успешным. А успешность в свою очередь не означает качество, причём в большинстве случаев. Роберт сталкивается с этим последние двадцать лет, ввиду своей работы преподавателем литературы в Гуманитарном Институте Ильмиса. Теперь же, будучи в заключении и ожидая смерти, ему впервые стало плевать на все эти переживания. Скоро весь мир исчезнет за непроглядным покровом тьмы. Вселенская пустота, без света, звуков и мыслей заберёт его в бесконечное путешествие по небытию. Наверное, он ждал именно этого, а не волшебной жизни после смерти. То, что он совершил, пусть и непредумышленно, гарантировало ему эту тьму или ад, если он конечно существует. Факт непредумышленности был солью, которую чья-то грязная, не ведающая жалости рука, сыпала на открытую рану профессору Каминскому. Он даже пытался поверить в то, что осознавал, что делает сидя за рулём своей «Вольво», но убедить себя в том, что ты убил свою дочь намеренно, было сродни попытке убедить себя в собственном безумии. Правда, мысль о безумии всё больше нравилась Роберту. Никакой ответственности и угрызений совести – ты просто безумный, псих, шизофреник. Жаль, что нельзя было сойти с ума по собственному желанию. Застрелиться, вскрыть себе вены или выйти в окно было более осуществимо, чем заработать шизофрению. Ошизофрениться – Роберт дал этому несуществующему явлению термин. Размышляя об этом, он вошёл в переговорную комнату и сел за широкий, алюминиевый стол. Разговор с мальчишкой был его идеей, возможно не самой умной, но профессор по какой-то причине был убеждён, что всё ещё можно исправить.
Щёлкнула противоположная дверь и в комнату вошёл молодой парень; высокий, с тёмными волосами, в светлых джинсах, рубашке и цветной куртке наподобие того, что носили военные пилоты или гонщики Формулы-1. Юноша выглядел потерянным и смущённым, хотя старался не подавать виду. Он прошёл через комнату и сел напротив Роберта. Сбоку от них завис дрон, который трижды пикнул и объявил – «Трансляция включена». Это означало, что теперь за ними следят все неравнодушные и по итогу, они еще проголосуют насколько был хорош парнишка. «Удивительно, – подумал Роберт, – публична казнь, а вроде бы двадцать первый век».