— О, ну что ж, продолжай. Зачем же он нам врет?
— Ну, мало ли. Могут быть у человека причины. Я просто хотел сказать, что мы при этом не присутствовали.
— Ты сейчас ведешь себя абсолютно так же, как твои противники: отвергаешь неудобную правду, требуя невозможных доказательств.
Сэм хлопнул ладонью по столу.
— Я знаю! Не надо думать, что я не замечаю иронии положения, — потом он засмеялся. — Ну, прости.
Пит заерзал в своем углу:
— Проблема в том, что некое, еще не открытое силовое поле, которое якобы способен создавать человеческий мозг, представляется мне не более и не менее невероятным, чем злой дух давно умершего алхимика.
Сэм вскинул бровь:
— Может, оно и так. Но что кажется тебе более правдоподобным?
— То, что мне кажется более правдоподобным, — ответила за Пита Джоанна, — вряд ли можно назвать научным.
— Напротив, — вскинулся Сэм. — Принцип «бритвы Оккама»: не ищи сложного объяснения, когда есть более простое.
— Я не уверена, — вкрадчиво произнесла Джоанна, — что силовое поле, излучаемое человеческим мозгом, действительно более простое объяснение, чем козни алхимика, восставшего из могилы. В любом случае — как это силовое поле делает то, что мы видели?
— Взаимодействуя с другими силовыми полями. Все дело в том, что эти поля — энергетические, они не состоят из твердого вещества. Это явления того же порядка, что магнетизм. Или мысли.
— Почему бы не назвать его тоже «пси»?
— Это неважно. Зато важно, что говорить, будто возможно что-то одно, как доказала история, не меньший идиотизм, чем заявлять, будто возможно все. Как тот профессор математики, который уверял, что управляемый полет невозможен, за две недели до того, как братья Райт стартовали из Китти Хок. Или астроном, который сказал: «Путешествия в космос — это чушь» как раз перед тем, как русские запустили первый спутник. Или как вся эта орава специалистов, которая в один голос кричала, что электрический свет — это идиотская идея, и Эдисон не понимает основных принципов электричества. И не забудьте об адмирале, который сказал Гарри Трумэну: «Атомная бомба никогда не сработает, говорю вам как специалист по взрывам».
— И все это, — стояла на своем Джоанна, — подтверждает, что это может быть и алхимик.
Сэм пожал плечами:
— Это могут быть невидимые зеленые человечки с Марса. А я хотел бы знать, как они это делают.
Джоанна перевела взгляд с Сэма на Пита и снова на Сэма.
— Так что мы будем делать? Бросим? Или продолжим без Барри и Дрю?
— Ты же знаешь мое мнение, — сказал Сэм. — Я думаю, надо продолжать. Но это личное дело каждого. Кто как решит.
— А ты, Пит? — спросила Джоанна.
Пит издал короткий смешок.
— Беда в том, что мы купились на синдром Франкенштейна.
— Какой синдром? — переспросила Джоанна.
— Ну, вы же знаете, во всех старых фильмах, когда кто-нибудь понимает, что пытается сотворить сумасшедший ученый, он смотрит на него многозначительно и говорит: «Есть вещи, профессор, до которых человеку лучше не доискиваться».
Сэма позабавили эти слова.
— Я думаю, именно поэтому Роджер и Уорд по-прежнему не прочь продолжать.
— Разве они так сказали? — удивилась Джоанна. — Они сказали, что присоединятся к нашему решению.
Пит спросил Джоанну:
— А сами-то вы что думаете?
Она взглянула на рисунок Дрю, который все еще висел на стенке.
— Возможно, играя в эту игру, мы создаем себе проблемы, без которых вполне могли бы обойтись.
— Ну, тебя уже и так прокляли, — сказал Сэм. — Так что у тебя иммунитет.
Он хотел пошутить, но по ее взгляду понял, что для нее это не шутки.
— Откуда у тебя такая уверенность? — спросила Джоанна.
Сэм смутился и быстро постарался исправить оплошность:
— Прости, если бы я знал, что у тебя есть сомнения на этот счет...
Она покачала головой:
— Ничего страшного. Я — репортер. И пока тема моего репортажа остается открытой, я никуда не уйду.
— В любом случае, — сказал Сэм, взяв ее за руку, — даже если бы мы поверили во всю эту ерунду — в которую мы не верим, — мы же все равно не смотрели в глаза Адаму и на талисман, — он ткнул пальцем в картинку из книги.
Джоанна глянула на иллюстрацию, потом — на портрет Адама и непроизвольно передернула плечами. Отняв у Сэма руку, она захлопнула книгу.
— Пусть будет закрытой. Просто на всякий случай.
Глава 30
Дрю проснулась и, увидев, что Барри нет рядом, встревожилась. Из-под двери ванной не пробивался свет — стало быть, Барри спустился вниз.
Дрю встала с постели и посмотрела вниз, но там тоже не горел свет. Вдруг она почувствовала, что откуда-то сверху дует, и поежилась. Поплотнее закутавшись в халат, она пошла по узкой лестнице, ведущей на чердак, и по пути обнаружила открытое окно. Оно было достаточно велико, чтобы в него мог пролезть взрослый человек, и выходило на плоскую крышу спальни, сделанную уже после того, как дом был построен, но до того, как Барри и Дрю его купили. Дрю осторожно вылезла из окна и позвала мужа.
Никто не ответил. Когда глаза ее привыкли к темноте, она заметила на самом краю каменного парапета человеческую фигуру. Парапет был шириной не больше фута, но Барри стоял на нем на коленях и раскачивался взад-вперед. В любую секунду он мог полететь вниз головой на бетон двора.
С испуганным криком Дрю подбежала к мужу и обхватив его руками, изо всех сил потащила прочь от опасного места. Он не сопротивлялся, и мешком повалился на битумное покрытие крыши. Дрю прижала его к крыше и долго не могла отдышаться — не оттого, что Барри был такой тяжелый, а от пережитого потрясения.
Барри не пытался освободиться, только тихонько стонал, словно от боли. Дрю вспомнила, что нельзя слишком резко будить лунатиков, но ничто не указывало на то, что у Барри случился приступ лунатизма. Раньше, во всяком случае, такого никогда не наблюдалось.
Наконец она взяла его под руку, помогла подняться и, нашептывая ему ласковые слова, словно ребенку или тяжелобольному, повела обратно в спальню. Когда они вернулись в комнату, он уже вполне овладел собой и вспомнил все, что с ним произошло, начиная с того момента, когда он проснулся в своей постели.
— Это было похоже на сон, в котором ты знаешь, что спишь. Такое у меня уже раньше бывало. Мне снился Адам. Он вошел в комнату и поманил меня за собой. Я знал, что это всего лишь сон, поэтому у меня не было причин ему отказывать. Мне не было страшно. Я решил, что после того, сколько мы о нем говорили и думали, вполне естественно, что он начал мне сниться. Мне это даже было приятно. Я подумал, что это поможет мне прояснить для себя, что же все-таки произошло за последние несколько дней. Он привел меня на крышу и пытался заставить спрыгнуть. Я боролся с ним, но уже почти сдался. Если бы не ты, он бы меня победил.
Они снова легли. Дрю крепко обвила мужа руками, остро сознавая, что едва его не потеряла.
— Я не могу понять, — прошептал Барри, — почему мне приснилось, что Адам пытается меня убить?
— Это был не сон, — тихо проговорила Дрю. — Это действует заклятье.
Джоанна переставила на столе телефон и снова задумалась. Она все утро просидела у себя в кабинете, работая над статьей. Четверть того объема, который просил сдать Тэйлор, ей не составило труда написать. В своем репортаже она ни о чем не умалчивала и ничего не выдумывала. Она представляла в качестве доказательства отснятые видеопленки и магнитофонные ленты, но при этом все равно понимала, что многие сочтут ее обманщицей. Она повторила вслед за Роджером цитату из Дэвида Хьюма о том, что для человека естественнее заподозрить обман и мошенничество, чем ни с того ни с сего отвергнуть то, чему научил его весь предшествующий опыт.
Также она подчеркнула, что Роджер Фуллертон, один из самых выдающихся физиков-теоретиков в мире, готов подтвердить достоверность ее повествования. Рядом с этим ее «слово журналиста» звучало уже не так внушительно. Тем не менее, они с Роджером оба предвидят, что в определенных кругах их сочтут в лучшем случае легковерными людьми, а в худшем — мошенниками. Но такие обвинения, написала она, будут только лишним доказательством необычности явлений, которые они наблюдали.