Потеряна уйма времени, и потерянного уже не наверстать. Ему следовало поднять на ноги Минмонтаж три месяца назад, и сейчас люди уже ехали бы в Сухой Бор. А он лишь в последние дни начал бить в колокола громкого боя — поздно!
Как он мог ошибиться в Белозерове? Нет, не в Белозерове. Он, Шанин, всегда был хорошего мнения о Белозерове как о работнике, отдавая должное его настойчивости, умению добиваться выполнения плана. Суть ошибки в неправильной оценке белозеровских методов организации строительства. Кажется, есть смысл присмотреться к новшествам молодого человека, поддержать, дать им ход на стройке. Но только ли в методах дело? Методы и новшества изобретают люди. Синев разработал свою технологию строительства моста, Белозеров по-своему строит ТЭЦ. Шанин не поверил в то, что делал Синев, не поверил и в то, что предложил делать Белозеров. Это одна и та же ошибка, повторенная дважды. Поверь он в Белозерова, и обязательство, за которое придется нести ответственность на бюро обкома, было бы куда реальнее. Может быть, оно было бы реальным на все сто процентов, может быть, его удалось бы выполнить.
В приоткрытое окно ворвался надсадный рев тяжелого грузовика: наверное, лихач шофер завернул с ночного бетонирования домой выпить стакан чаю. Шанин на секунду включил лампу, чтобы взглянуть на часы. Шел второй час ночи. «Спать, спать», — приказал себе Шанин и начал отсчитывать: «Один, два, три, четыре...» Если считать, представляя в уме очертания каждой цифры, можно быстро уснуть — так он засыпал в молодости, возвратившись ночью со свидания, взволнованный и счастливый.
Но уснуть снова не удалось, его поразила мысль о том, сколь близко отстоят одна от другой эти разделенные годами вехи его жизни: первые свидания с Анной и разрыв с нею после возвращения на Родину; строительство моста на Рочегде и строительство комбината в Сухом Бору; ошибочный совет Синеву и нереальные обещания Рашову и Рудалеву. Шанин перестал вызывать в памяти светящиеся образы цифр и подумал о том, что совершенные им добрые дела, которых немало, и ошибки, которых в тысячу раз меньше, но которые, все-таки есть, это проявление его, Шанина, натуры.
А потом он подумал, что, может, и в неправильном совете Синеву, и в неприятии белозеровских графиков проявилось какое-то одно качество его характера. Он не понимал, какое именно, но чувствовал, что связь между ними существует.
Копание в самом себе было противно Шанину, он снова зажег свет. Потеряно уже два часа сна, завтра он будет как разваренный кислый щавель, а ему нужна свежая, хорошо отдохнувшая голова, вызов на бюро может последовать в любую минуту, и никто не спросит, готов Шанин отчитываться или нет. «Спать!» — вновь приказал он себе, но мысли вырвались на простор, как стая птиц. Шанин думал, что в чем-то Синев превосходил его, и это «что-то» было не интеллект, не знания, не организаторская хватка. Он, Шанин, не однажды доказывал, что тоже способен совершать невозможное, как совершил на Рочегде Синев, как совершает на ТЭЦ-два Белозеров. Теперь это было нечто другое — что же?
Голова и плечи Шанина лежали на высоко взбитой подушке, перед закрытыми глазами было полное напряженного ожидания худощавое лицо Синева. Синев задал свой излюбленный вопрос: «Товарищи военные инженеры, товарищи мастера, я изложил сущность проблемы, кто может предложить пути ее решения, у кого есть идеи?» Но уже в следующую секунду перед мысленным взором Шанина встало лицо Белозерова, хмурое, чуть растерянное. Такое оно у него было, когда Шанин поехал на электростанцию, куда Корчемаха гнал бетон, прекратив его подачу Шумбурову, Свичевскому и Осьмирке. «За партизанщину я всыпал Корчемахе, — думал Шанин, — а Белозерова похвалил за «челнок». Он того заслуживал. Любопытно, он тоже спрашивает у мастеров, есть у них идеи? У самого Белозерова идеи есть, правда, не всегда стоящие. Он поторопился с предложением упразднить мастеров, это несомненно. Едва ли что даст и организация строительно-монтажных управлений вместо участков, о чем Белозеров говорил в парткоме. Пока я держу участки в своих руках, они работают, а передай управлениям — вся работа может пойти к чертям собачьим!»
Шанину удалось наконец уснуть. Проснулся он позже обычного.
Торопливо позавтракал: он не позволял опаздывать на службу другим и никогда не задерживался даже на минуту сам.