— Ты только представь, какая выгода: сам первый секретарь обкома будет слушать! Послушает и скажет: «Вот какая умница! Давай я его, скажет, в Усть-Полье пошлю!» Там, я слыхал, хозяина нет. Построишь Усть-Польский гигант — и в министры. Вся Украина будет судачить: «Слышали, какая фигура наш Осьмирко?» В Москве жить будешь, дачу дадут...
— Помолчи, слушай! — взмолился Осьмирко. — Можешь ты хоть раз в жизни помолчать?
— Конечно, могу, — успокоил его Корчемаха. — Но не сегодня, когда мой земляк Осьмирко должен сделать заявку на министерское кресло!
Он ждал реакции, но Осьмирко не отвечал, между белесыми мальчишескими бровями лежала сердитая складка. Корчемаха махнул на него рукой и повернулся к Белозерову.
— Умрет начальником ТЭЦстроя! — сказал об Осьмирке; спросил: — А вы выступаете, Алексей Алексеевич?
— Звонили из парткома, но я не знаю, — ответил Белозеров. — От меня ведь пуск комбината больше не зависит. Сдам ТЭЦ-два и навалюсь на лимонадное производство.
— Даю голову на отсечение, выступать вам придется! Или я уже не Корчемаха. А первый на трибуну полезет Крохин. Секретаря нашей парторганизации скрутила хвороба, он не может, а Крохин не пропустит случая показаться областному начальству.
Корчемаха угадал: первому слово было и вправду предоставлено Крохину.
— Большие и тяжелые задачи, о которых мы услышали от Ильи Петровича, нам посильные, — сказал Крохин, на его круглом лице сияла улыбка. — Мы с ними справимся, если нам не будет мешать, как, например, товарищ Рашов, который в ответственный момент начал преследовать испытанные кадры профсоюзного руководства нашей Всесоюзной ударной стройки...
В зале установилась мертвая тишина. Крохин хорошо подготовился к выступлению. Против обыкновения его текст на этот раз был написан заранее и отпечатан на машинке. Крохин задавал тон, потом, по его расчетам, должны были выступить другие. Важно было задать тон. Крохин надеялся, что кто-нибудь по доброте человеческой на собрании присоединится к его критике Рашова. А это и требуется: если один-другой выступит, то Рудалев сделает вывод: не тот человек Рашов...
В открытую атаку Крохин решился пойти после длительных колебаний. Он учел, казалось, все: и то, что к нему, Крохину, хорошо относится Шанин, а за спиной Шанина стоит начальник главка Тунгусов, с которым управляющий «на ты и за руку»; и то, что Шанин поддерживает Волынкина. Значит, его, Крохина, Шанин в обиду не даст; опасности никакой, счеты с Рашовым свести можно.
Расчет Крохина оправдался: вышедший после него на трибуну Трескин уже не мог не сказать о Рашове и Волынкине.
Положенные десять минут Трескин говорил о просчетах в проектной документации, случаях низкого качества строительных работ, браках, особый упор сделал на материально-техническое снабжение («если это дело коренным образом не улучшить, то ускорении строительства нам не добиться»), но речь закончил критикой действий секретаря горкома.
— Насчет Дмитрия Фадеевича... — кладя листы с текстом речи в карман пиджака, сказал он в раздумье. — Я тоже думаю, что Валерий Изосимович проявил ненужную поспешность. Обидел человека, вот и пришлось обкому нас поправлять. Конечно, нехорошо получилось!
Рудалев, сидя за столом, хмурился.
Во время перерыва он отвел Рашова за портьеру сцены, спросил удивленно:
— Чем вы их так разозлили?
— Черт их знает! — Рашов нервно разминал папиросу, пальцы вздрагивали.
— Думаю, вам следует признать перед собранием ошибочность своих действий, Валерий Изосимович, — посоветовал Рудалев.
— Не понимаю, почему я должен это признавать, — угрюмо сказал Рашов. — Готов где угодно повторить, что Волынкина необходимо освободить от руководства постройкомом.
— Это другое дело, — сказал Рудалев.
Рашов молчал.
— Упрямство может стоить вам поста секретаря горкома, — предупредил Рудалев.
— Я за пост не держусь! — резко ответил Рашов. — Я неплохо чувствовал себя на транспорте, могу вернуться туда снова.
— Обком не может позволить себе терять кадры на случайностях. — Голос Рудалева был жесток и требователен. — Я настаиваю, чтобы вы признали перед собранием ошибку, товарищ Рашов. Ваша амбиция неуместна!
На лице Рашова пятнами проступила краска.
— Выступить вам надо сейчас, унять страсти. Люди успокоятся и будут говорить о деле. — Рудалев спокойно поискал глазами, куда положить окурок, потушил, сунул в спичечный коробок. — Именно сейчас, время дорого, Валерий Изосимович.
Ошибку свою Рашов признал после того, как дал оценку работе парткома по выполнению обязательств. Его самокритичность понравилась коммунистам. Они ждали, как будет реагировать секретарь горкома на критику: признает или обойдет. Рашов публично признал ее, сделав это коротко и деловито. И деловитость его тоже пришлась по душе людям, так и должно быть, у него забот много, за заботами где-то и промахнешься, бывает, — было написано на лицах.