Чувство освобождения от тяжкого и неприятного бремени испытал Рашов, заявив о том, что допустил ошибку. Даже в тот момент, когда он, сев за стол после перерыва, сделал в блокноте, в продуманном заранее плане выступления пометку-тезис («Ошибка — наука на будущее»), что-то сопротивлялось в нем признанию. Он скорее выполнял требование первого секретаря обкома, чем искренне раскаивался. И лишь вернувшись с трибуны на свое место за столом президиума и уловив, как изменилось отношение к нему зала, понял, что должен был сделать это. И обрадовался тому, что это уже сделано, что коммунисты вернули ему свое уважение.
А потом, когда выступил каменщик Скачков, и вообще все стало на место, Скачков уже ни слова не сказал о Рашове, а начал с критики Шанина, Чернакова и Волынкина.
— Больно велик в обязательствах просчет, как считали-то? А может, и вовсе не считали наши руководители? И Волынкин в том числе. Для виду пошумели... — Скачков выступал по обыкновению без бумажки, часто умолкая. Его худощавое лицо было взволнованным. — Не могу только понять, кому и для чего эта потемкинская деревня понадобилась!
Рудалев удовлетворенно кивнул: теперь оба — и Рашов, и Волынкин — получили свое, всем сестрам по серьгам. Секретарь обкома был рад, что истинную оценку Волынкину дал авторитетный человек, Герой Труда.
— Комбинат мы пустим в феврале, если будем на всех объектах работать так, как Белозеров, — оборачиваясь к президиуму, проговорил Скачков; он понимал, чего первый секретарь обкома ждет от него. — Сумел ведь Белозеров построить ТЭЦ-два, кто в это верил-то? Один кричит да требует, другой думает да делает. Белозеров — из последних.
Скачков постоял, вспоминая, не забыл ли еще что сказать, решил, что сказано все, и пошел к заднему ряду президиума, где было его место.
— Белозеров из последних, а из первых кто? — крикнул кто-то. — Скажи-ка!
Скачков обернулся к залу.
— Не на вору ли шапка горит?
Рудалев улыбнулся его ответу.
Вслед за Скачковым за пуск комбината в феврале высказался Осьмирко.
— Я тоже считаю, товарищ Рудалев, что дело это реальное, — объявил он, еще не дойдя до трибуны. — Как и Скачков, меня убедил в этом Белозеров, который ТЭЦ-два достраивает за меня. — В зале раздались смешки, Осьмирко согласно кивнул. — Правильно, есть над чем смеяться. А мне грустно. Когда пустить ТЭЦ-два поручили Белозерову, я обрадовался, что не на меня этот крест повесили. Был убежден: немыслимо в такой срок управиться. Оказалось, можно. Белозеров пригласил меня на митинг передачи ключей эксплуатационникам — что ж, пора: дым из трубы ТЭЦ-два уже идет!
Гронский объявил выступление Свичевского.
— Комбинат пустить быстро можно... — начал Свичевский с места.
— Поднимитесь на трибуну, — предложил Гронский. Свичевский остался на месте.
— У меня говорить очень мало... Я хочу сказать, что комбинат пустить быстро можно, если Корчемаха на биржу бетон будет поставлять так, как Белозерову на ТЭЦ-два. Половину участков оставили без бетона, только б Белозерова ублажить. Все у меня.
— Вот же злыдень! — тонкоголосо крикнул с места Корчемаха. — Я могу завалить ему всю биржу бетоном!
Гронский заставил Корчемаху выйти на трибуну.
— Проблемы бетона больше нет, у меня бетономешалки простаивают. И пусть Свичевский хоть неделю поработает так, как Белозеров! Так он же не умеет. Сколько можно заливать конструкции, а потом рубить из-за ошибок! — сердито кричал Корчемаха, тряся тройным подбородком. Успокоившись, он заверил: — А насчет пуска комбината — подсобные предприятия не подведут!
На место его проводили аплодисментами.
— Белозеров-то будет выступать? — опережая Гронского, поднявшегося объявить следующего оратора, спросил молодой голос из зала.
— Будет, будет, — успокоил Гронский, делая предупреждающий знак Белозерову.
Но до Белозерова выступили еще два монтажника. Они тоже считали, что пуск комбината в феврале возможен, если, конечно, они получат подкрепление в людях.
— Нач-чинал демагог, а заканчивают те, кто строит, — поворачиваясь к Рашову, сказал Замковой. — Такого делового собрания в тресте я не прип-поми-наю!
Рашов тоже думал в эту минуту, что в настроении людей произошел перелом, сейчас они не проголосовали бы за нереальный срок, как сделали несколько месяцев назад. Каждый осознал, что он лично, а не только Шанин, Чернаков, Волынкин, отвечает за пуск комбината, и именно поэтому можно надеяться, что комбинат будет пущен.