— Чтобы услышать такое, женщина побежит на край света... — Дина прижала его ладони к своим щекам. — Но женщина может и испугаться, если ее вызывают в необычное время: не случилось ли что? Тебе не приходило это в голову?
— Нет, — признался он.
— А почему ты в городе? — спросила Дина.
— Швырнуло революционной волной. Как звучит?
— Торжественно и непонятно. Где и какая произошла революция?
Белозеров рассказал о событиях в Сухом Бору.
— Леша, но ведь это же победа! — воскликнула Дина. — Твоя победа, Леша!
— Не надо так, — попросил он. — Не делай из меня нового Шанина.
Дина покачала головой, не соглашаясь.
— Это иначе, — сказала она. — Ты как-то спросил меня — помнишь, мы ехали с Трескиным и Корчемахой из Сухого Бора на «газике», — не возьмусь ли я взорвать систему Шанина. Тогда взорвать ее казалось фантастической задачей. Но ведь то, о чем ты сейчас говоришь, это именно взрыв! И взорвал ее ты, Леша!
— Все правильно, кроме одного; не я, а мы. Ее взрывала ты — своими статьями. Взрывал Скачков — своими выступлениями. Рашов — тем, что помогал тебе и мне. Корчемаха — тем, что давал бетон сверх нормы. Трескин. Лещенок. Эдик... Не возгордись: ты занимаешь особое место. Если бы не было тебя, я не уверен, что начал бы борьбу.
— Чего не сделаешь ради женщины! — пошутила она.
— Я говорю правду, — сказал Белозеров серьезно. — Между прочим, ринуться в драку с Шаниным я пообещал тебе тогда же, на «газике». Но вот чего не понимаю: я тебя еще не любил тогда, зачем же мне это понадобилось? — Он помолчал. — Или во мне уже родилось предчувствие, что любовь придет?
Дина оставила его вопрос без ответа, сказала, немного помолчав:
— Суть в том, что помогали тебе многие, но начал все-таки ты.
— Э! Тысячи людей каждый день что-либо начинают. Бороться с Шаниным! Да без вас меня на месяц не хватило бы!
— Может, ты и прав, не знаю... — Дина посмотрела на часы, попыталась высвободиться из его объятий. — Мне пора, Леша.
— Еще минуточку, — попросил он. — Постоим еще хотя бы минуточку.
Она кивнула, уступая.
— Мне придется заниматься теперь основными объектами — это сложнее ТЭЦ-два, — а значит, сутками не вылезать из Сухого Бора, неделями не ездить в город... — Он опять помедлил, нерешительно спросил: — Будешь приезжать ко мне?
— Там видно будет. — Дина осторожно разняла его руки, подставила щеку для поцелуя. — Я буду приезжать к брату.
Белозеров стоял и смотрел Дине вслед. Перед тем как скрыться за деревьями, она обернулась и помахала ему рукой. Он снял шапку и подбросил вверх, выражая ей свою признательность за то, что приходила, и, может быть, счастье оттого, что она есть.
Спешить было некуда. Белозеров зашел в детский сад, взял Свету. У Светы были санки, он долго катал ее по заснеженному скверу.
— Пойдем домой, Свет, — сказал он, устав. — Что мы будем делать дома? Есть у нас что-нибудь хорошее дома, дочь?
— Есть! — закричала Света. — Мама хорошая есть у нас!
— Я нашу хорошую маму не дождусь, — проговорил Белозеров. — Но ты можешь ей сказать, что папа будет теперь получать такую же зарплату, как Корчемаха. Сделай ее счастливой.
— Ну ты, милок, понимаешь ли это, и жернов! Видал всяких, но таковского впервой!
Волынкин откинулся — он сидел на стуле у стены, хотя шел уже десятый час, на его лице не замечалось ни тени усталости, скулы приятно розовели.
— Угу, — поддакнул Белозеров.
Он ушел в изучение чертежа, лежавшего перед ним на столе. Чертеж надо было подписать в производство, а он казался Белозерову чрезмерно усложненным. Белозеров искал способ упростить конструкцию.
— Шанин зверь до работы, но ты его перешиб, — продолжал Волынкин. — А на воскресенье домой поедешь?
— Может быть.
— Жена-то молодая у тебя?
— Жена? — Белозеров повернулся к Волынкину. — Не старая, а что?
— А ничего, понимаешь ли это... Просто так, — ответил Волынкин.
Но Белозеров знал, что спрашивает он о жене не просто так. Волынкин словно хотел и не смел спросить, кто бы мог быть тот человек, который внес разлад в его семейную жизнь. Однако, боясь выглядеть смешным, он не решался на излияния, сменил тему разговора.
— Стенгазету надо выпускать, пиши передовую заметку, — сказал он, но, заговорив о стенгазете, взорвался: — Председателю постройкома запретили заходить в собственный кабинет! Председатель постройкома при начальнике СМУ назначен проводить собрания, выпускать стенгазету и боевые листки!
В запале Волынкин изрядно передергивал, никто ему не запрещал заходить в свой кабинет, а на собрании в СМУ он присутствовал впервые. Белозеров был на парткоме, когда Рашов сказал председателю постройкома: «Я не думаю, что профсоюзная работа на стройке пострадает, если вы будете меньше сидеть в кабинете и больше быть среди рабочих. Текущими делами пусть занимается заместитель. Ничего же не случается, когда вы уходите в отпуск?»