— Учиться будем? — спросил его Белозеров, вспомнив давний спор между малярами, когда Эдик нарисовал Капе треугольник, а Надя считала, что это неправильно.
— Будем! Вместе с Капой будем — за ручку, как дети, пойдем, она в десятый класс, а я в пятый, гражданин-товарищ Алексей Алексеевич!
Все продрогли и гурьбой пошли в избу. В сенях Ядрихинский придержал Белозерова.
— Скажу еще два слова тебе. Может, не в лад — извини! От сердца я, потому что в неприятность мне слушать, как твое имя полощут, говорят, будто с женой у тебя нехорошо и другую ты себе завел. Обидно мне это, не должно быть на тебе мусора, Лексеич! Потому и пригласил с супругой, хотел посмотреть, что за человек она у тебя. Хороший человек, Лексеич! А если другая на сердце, дак решай, туда или сюда, не двоись, супруга твоя тоже другого найдет, одна не будет. Я себе, бывает, пособолезную... Да что поделаешь?! Не уйдешь ведь от калеки, она моим теплом-то, может, и жива! А ты можешь, Лексеич, у тебя все по-человечески будет, поймут!
Они вернулись в избу. Плясали все, и молодежь, и старики, за столом сидела жена Ядрихинского, в глазах у нее была боль.
Перед Белозеровым остановилась Нина, сказала ему:
— Мы все тут с ума посходили!
Рамишвили подхватил ее под руку, они снова пошли в круг.
Когда устали от веселья и, опрокинув «посошок», вышли на улицу, было уже утро. Но на морозе снова приободрились и стали петь песни. Белозеров молчал. После разговора с Ядрихинским все у него в душе вздыбилось.
— Ну вот, а папочка наш скис, — сказала Нина, придерживая шаг и пытливо заглядывая мужу в глаза. — Кого-то вспомнил, да?
— Устал я немного, — ответил Белозеров и попросил: — Не надо отставать.
Глава тридцать девятая
Нежданно-негаданно в Сухой бор приехал Тунгусов. «На денек», — сказал он Шанину и тут же объявил, что хочет посмотреть комбинат. Не спеша прошел по объектам, оценивающе посматривая по сторонам. На обратном пути Шанин предложил взглянуть на общий вид стройки.
Они вышли из машины и поднялись на невысокий холм рядом с цементохранилищем. Панорама стройки предстала перед ними во всем великолепии. Шанин знал, что у нового человека при взгляде отсюда на комбинат захватывает дух. Блок основных цехов напоминал огромный корабль: сушильный цех представлялся полубаком, кислотная башня выглядела трубой. Корабль этот жил, из стены-борта вырывались клубы белого пара, над башней вился желтоватый газ. Левее открывалась ТЭЦ-два, ее дымок спокойно плыл в сером небе.
— Смотрится неплохо, наворочал! Молодец!
Тунгусов черкнул пронзительными угольями глаз по фигуре Шанина и снова обернулся к комбинату. Он словно сопоставлял их, управляющего и махину новостройки.
Шанину импонировало то, что начальник главного управления видел в содеянном его заслугу, хотя, может быть, это и было неправильно. Но таков был Лука Кондратьевич, он имел дело с управляющими, и если что-то делалось хорошо, то это делал управляющий, и если что-то делалось плохо, то плохо делал опять же управляющий, и Тунгусов выговаривал ему: «Ты прошляпил, ты провалил, ты не вытянул!..»
— Молодец! — повторил Тунгусов. — Дашь в феврале целлюлозу — представлю к ордену!
В другой стороне столь же хорошо виден был новый жилой поселок, вдали вставали кварталы пятиэтажных домов, но это было вдали, а поблизости, рядом с холмом, слагаясь в геометрические кварталы, стояли низенькие щитовые бараки. Их-то и рассматривал теперь Тунгусов, на его лице появилась брезгливо-снисходительная усмешка.
— Много ты нашлепал этих лежачих небоскребов, — сказал Тунгусов. — Тысячи две в них живет?
— Больше, — ответил Шанин. — Около трех.
— Лет пять будешь переселять.
— Нет, — возразил Шанин. — Это монтажники, они уедут. Попробую снести.
— Будут стоять, пока не сгниют, — заверил Тунгусов. — Попомни мое слово.
Шанин промолчал. Он и сам знал, что нужда в жилье в ближайшие годы меньше не станет: началось строительство второй очереди комбината.
— Пошли, — сказал Тунгусов.
Они спустились к дороге. У машины стоял Белозеров.
— Я больше не нужен? — спросил он.
— Нужен, — ответил Тунгусов.
После обхода блока промышленных цехов он приказал Белозерову следовать за собой и словно забыл о нем. «Тунгусов прихватил его для того, чтобы продолжить разговор о правах начальников СМУ», — предположил Шанин. Белозеров во время обхода цехов сказал, что трест по-прежнему оставляет за собой решение многих вопросов: кадровые («Мастера не могу принять или уволить»), штатные («Уборщицу в расписании предусмотреть не имею права»)... Шанин был настроен отбить притязания Белозерова, все в Сухом Бору делается и будет делаться так, как он, Шанин, считает нужным.