— Не дано. Я человек простой.
— Брось, — посоветовал Тунгусов. — Это не для меня. Так вот, ты все-таки подумай над нашим вариантом, может, это не такая уж авантюра. Будь моя власть, я бы и раздумывать не стал. Но Рудалев хочет знать, что скажешь ты. Рудалев верит тебе, не обмани. А может, тебе Белозерова не хочется отдавать? — Тунгусов взглянул на Шанина. — Пусковой период, ведущие объекты и все такое прочее, а? Так ты скажи, мы ведь понимаем! Обещаю: пока не пустишь комбинат — не трону Белозерова. Как-нибудь перекручусь, недолго уж! Ну?
— Я не привык кривить душой, — сказал Шанин. — Я рекомендую Белозерова, я несу ответственность за свою рекомендацию. Рудалеву мое мнение нужно не для коллекции.
— Это-то верно, — согласился Тунгусов. — Рудалев не хочет ошибаться.
— Я тоже. У Белозерова за душой второстепенный участок и три месяца работы в СМУ. А ты собираешься дать ему Усть-Полье! Завалит, кто виноват? У Рудалева память хорошая.
— Ладно, я не насилую, нет так нет, — смягчил натиск Тунгусов. — А все же подумай, я подожду. Уж больно толково проявляет себя этот Белозеров! Подумай, а, Лева? — попросил он по-приятельски. — Сидит во мне вера в него! И Бабанов настроен точно так же! Не зря же это, а?
— Подумаю, — пообещал Шанин.
— Вот и хорошо, — обрадовался Тунгусов. — Взвесь все «за» и «против», поговори с ним, приглядись, может, и изменишь свое мнение... А теперь я хочу потолковать с ним самим, можешь садиться в свою «Волгу», — разрешил он и остановился, ожидая Белозерова.
— Вперед вышел, опытных начальников обогнал, как сумел? — спросил он, когда Белозеров поравнялся с ним.
— О себе говорить... — сказал Белозеров нерешительно. — Удобно ли?
— Удобно, — подтвердил Тунгусов. — Жене неудобно, а начальнику главного управления удобно и даже нужно.
— Хорошо, — согласился Белозеров, — ничего особенного. Во-первых, если что-то не клеилось, не орал, а разбирался, в чем дело, и помогал. Во-вторых, старался сохранить стабильность в организации, кадрах, методах руководства. Люди привыкают, не надо их отвлекать непрерывными новшествами.
— Противоречишь себе, братец! Стоишь за стабильность, а сам помешался на перестройках!
Белозеров ответил не сразу.
— Это разные вещи. Я против дерганья людей неизвестно чего ради. Но если перестройка назрела, если существующие формы организации устарели, перестройку надо делать.
— Если так, правильно, — одобрил Тунгусов. И без всякого перехода объявил: — Есть намерение взять тебя из Сухого Бора на другую работу, посерьезней. Как смотришь?
— Смотря что делать, — ответил Белозеров. — Если работа канцелярская, откажусь. Не люблю с бумагами возиться.
— Работа не канцелярская, — ответил Тунгусов. — Живое дело. Большое дело.
— Можно подумать. Здесь, в Сухом Бору?
— Нет, место другое. Не хочется уезжать?
— Да нет... Просто так.
— Хм! — Тунгусов пристально взглянул на Белозерова, отрезал: — Просто так ничего не бывает!
Белозеров промолчал. Тунгусов спросил:
— Как дела в СМУ? Комбинат в феврале пустите?
— Промблок и биржа к февралю будут готовы.
— Если будут — пустите. — Тунгусов удовлетворенно кивнул. — Из Лявли привет тебе, от строителей санатория.
Белозеров оживился.
— О! Как у них там?
— Подвигается. Графики твои привились. Здесь последователей много?
— Управляющий приказал внедрить на всех объектах.
— А если бы не было приказа? — Тунгусов насторожился.
— Думаю, было бы так же, — помедлив, ответил Белозеров.
— Не хвастаешь? — Тунгусов косым взглядом пристально рассматривал лицо Белозерова. — Хвастовство — шутка скользкая!
— Да причем тут хвастовство! — с досадой воскликнул Белозеров. — Я же не себе в заслугу приписываю это дело! Без графиков нельзя достроить комбинат в срок, а достроить все хотят! Вот о чем речь!
Тунгусову понравились и горячность Белозерова и его ответ.
— Значит, когда придет время, мы продолжим разговор о другой работе, — сказал он. — А пока достраивай комбинат.
Тунгусов пожал Белозерову руку и отпустил его.
Глава сороковая
Шанин болезненно пережил заявление начальника главка о том, что он, Шанин, болен неверием в людей. Это был первый случай, когда Лука Кондратьевич отчитал его столь резко и безапелляционно, хотя по форме будто бы и дружески. Шанин дорожил расположением Тунгусова, знал, что в трудную минуту тот не оставит, выручит, защитит. Они всегда понимали друг друга. Вдруг обнаружившееся противоречие испугало Шанина. Может быть, он не принял бы его упрек так близко к сердцу, если бы мнение Тунгусова не совпало с тем, что пришлось в Москве выслушать от Рудалева, а по возвращении в Сухой Бор — от Рашова.