— А-а, это! — Ядрихинский успокоился. — Сам-то, Лексеич, в сколько смен работаешь?
— При чем тут сам! Мне, как говорится, господь бог велел.
— Никому он ничего не велел. И, между прочим, у меня душа болит не меньше твоей за ТЭЦ. Я тоже строю ее не за грамоту. Так-то, Лексей Лексеич!
— Ладно, извините, — примирительно сказал Белозеров. — Спасибо, конечно, только не так надо. Зачем голову мне туманить? «Морошно...» — повторил он слово, сказанное Ядрихинским в вагончике.
— За туман меня ругайте, Алексей Алексеевич, — сказал Эдик из-под потолка. — Я уговорил. Вы понятия ни о чем не имеете — и вдруг пожалуйста: «Въезжайте в отдельный кабинет!» А рядом с кабинетом — комната для мастеров, красный уголок... Блеск! Испортили вы все, Алексей Алексеевич, — с грустью закончил Эдик. — Был праздник, нет праздника.
— Виноват, ребята, — сказал Белозеров. — Больше не буду!
Он собирался уходить, но Эдик остановил его.
— Когда котельную штукатурить будем?
— Возможно, в ночную смену. Днем установим растворонасос. Задумано так, во всяком случае.
— Начинать буду я, — объявил Эдик.
— В третью смену? Не допущу. Свалишься, чего доброго, — сказал Белозеров.
— Ничего со мной не случится.
Они пришли оба, Эдик и Ядрихинский, в двенадцатом часу ночи, отработав свои смены на отделке помещений. У обоих были серые от усталости лица.
Они вошли в кабину, Белозеров махнул рукой: «Вира!» Над головой заскрипел трос в шкиве, кабина медленно поплыла вверх. Ограждение было по грудь. Эдик высовывался наружу, поглядывая на свисавший шланг с наконечником. Белозеров смотрел вниз, расстояние от земли быстро увеличивалось, и ощущение высоты заставило его ухватиться за брусья ограждения.
— Фу, леший! Голова кружится, — сказал он, переводя глаза вверх. — Может, ремни приспособить, как у верхолазов?
— Это потом... — Эдик встал на цыпочки, вытянулся, пытаясь достать наконечник.
Крановщик подвел кабину к шлангу.
— Порядок! — сказал Эдик, втаскивая шланг. — О сигналах договорились так: один раз дерну — включай, два — выключай. Ну что? — Он вопросительно посмотрел на Белозерова.
Белозеров кивнул: давай!
Эдик дернул за шланг, прошло несколько секунд, шланг затрепетал, из наконечника ударила серая тугая струя.
— Пошла, милая! — крикнул Эдик и прочертил снизу вверх по красной кирпичной стене широкую серую полосу, затем сверху вниз, вплотную к первой, провел вторую, и третью, и четвертую; наконечник упруго бился в его руках, словно хотел вырваться.
— Хорошо! — кричал Эдик. — Мы еще краскопульты затащим в кабину! Мы еще на покраске недельку сэкономим! Хорошо-о-о!..
Глава семнадцатая
Чуть выше Сухого Бора на Рочегде — песчаный остров. Его продолговатая маковка поросла тонкоствольными березками и осинками, а берег вкруговую и насплошь забил непроходимый ивняк. Весной, в разлив, остров опускается под воду, на виду остаются одни лишь деревья; с середины лета, когда начинается пора мелководья, он как бы поднимается над рекой, соединяясь с сушей неширокой песчаной перемычкой: по ней можно перейти на остров.
С западной стороны острова, на отмели, застряло несколько пакетов сплавных бревен. Стремительное течение снесло неумеху-плотовода со стрежня, хвост плота выбросило на песок, тут он и остался до следующего половодья, которое все, что плохо лежит, подберет и унесет в далекий Ледовитый океан...
На эти бревна и забрались Эдик и Лена. Перед их глазами расстилалась речная гладь, серебрившаяся всплесками под дуновениями ветерка. Зеленой стеной уходил вдаль высокий левый берег, с которого на Рочегду взирали многоэтажные дома нового поселка, правый же припадал к воде желтой песчаной полосой, а дальше в синей дымке поднималась зубчатая полоса леса.
— Вот и уезжаю, — сказала Лена со вздохом.
— Да. — Эдик тоже вздохнул.
— Проводишь меня?
— Я поеду в Рочегодск, приду на вокзал.
— Я познакомлю тебя с папой.
— Ни в коем случае.
Эдик отказал Лене твердо и спокойно.
Лена была поражена.
— Как? Ты не хочешь? Почему?
— Кто он и кто я, — сказал Эдик. — Узнает — тут же запретит дружить. Маляр-штукатур — экая находка!
— Глупости. — Лена успокоилась. — Ты понятия не имеешь, какой у меня отец.
— Все отцы, все мамы и даже тетки одинаковы, — остался при своем Эдик. — Моя тетка выдала Дину за Волынкина, а сколько за нею бегало парней!
Эдику не хотелось говорить Лене о своем настроении. В глубине души он не верил в то, что она снова приедет в Сухой Бор. То есть приехать-то она, может быть, и приедет, но не из-за него. Он считал, что всерьез Лена будет выбирать друга на другой улице. Чем ей не пара, например, Виталий Рамишвили? Разве Эдику сравниться с ним? Главный инженер участка, на виду.