— Хотелось бы послушать товарища Белозерова, — предложил Рашов.
Белозеров нехотя поднялся, пригладил волосы, они снова тут же распушились, спросил:
— Почему именно меня?
— Помнится, вы утверждали на партийном собрании, что записанные в обязательствах сроки ввода комбината нереальны, — сказал Рашов. — А как считаете сейчас?
— Я не пророк, товарищ Рашов, — ответил Белозеров. — Вы спрашиваете о комбинате, а я не смог бы ответить даже, когда будут сданы в эксплуатацию объекты Спецстроя.
— Почему?!
— Я могу разработать точнейшие графики производства работ, а выполнить их не смогу, потому что планированием и снабжением занимается трест, — сказал Белозеров. — Я предполагаю получать сто тонн бетона, а мне дают пятьдесят. Я прошу двести тысяч штук кирпича, а мне дают сто тысяч. Я живу одним днем, как я могу заглянуть на полгода, даже на месяц вперед? Все держит в своих руках трест. Я не могу без треста переместить мастера, поставить уборщицу, повысить рабочему разряд, уволить прогульщика, все решает трест, и только трест. А чтобы решить в тресте самый пустяковый вопрос, нужны дни и недели, — у нас около сорока участков! Наверное, я скажу обидную вещь для товарища Шанина: трест, управляющий не верят нам, начальникам участков, не верят в нашу способность правильно решать вопросы. Трест думает за всех, решает все и вся, так было, когда в трест входило десять участков с двумя тысячами рабочих, так остается сейчас, когда трест стал в пять раз больше. Да, я утверждаю: стройка с каждым месяцем становится все менее управляемой. Организация строительства лишена научной основы — в этом, по-моему, корень всех бед.
В зале стояла тишина; астматическое дыхание Замкового было единственно уловимым шумом; негромкий глуховатый голос Белозерова, казалось, взрывался в зале. Шанин всматривался в лица, пытаясь понять, что означает эта внимательная тишина, одобрение или неприятие того, что говорил Белозеров; у Шумбурова на губах застыла ироническая усмешка, Осьмирко согласно кивал головой, Корчемаха склонил голову к плечу и смотрел на Белозерова снизу вверх с осуждением.
Шанин сказал мягко, заинтересованно:
— Что же вы предлагаете?
Белозеров помолчал.
— Может быть, участки укрупнить? Создать десяток строительно-монтажных управлений с широкими правами?
— В условиях трест-площадки... — Шанин думал вслух. Он не хотел говорить «нет», но не мог сказать «да». — При одном заказчике... Едва ли это целесообразно, надо подумать.
Рашов постукивал пальцами по зеленому сукну стола.
— Больше нет желающих выступать? — спросил Чернаков.
Никто не откликнулся, он предоставил слово Шанину. Шанин сказал лишь несколько фраз: строители свое дело в основном сделали, сейчас судьбу пуска комбината решают монтажники. Если руководители монтажных организаций проникнутся ответственностью, добьются в ближайшее время удвоения-утроения мощности участков, комбинат может быть пущен.
— Вы будете выступать, Валерий Изосимович? — Чернаков повернулся к Рашову.
— Прошу прощения, — сказал Рашов, — мне бы хотелось знать мнение председателя постройкома о реальности пуска ЦБК.
Никто не понял, почему он заинтересовался мнением именно Волынкина. В зале сидели Чернаков, Трескин — и вдруг Волынкин!
— Если монтажники, понимаешь ли это, возьмутся, горы свернем, Валерий Изосимович! — отчеканил Волынкин.
— Я выступать не буду, — сказал Рашов Чернакову.
Глава двадцать первая
— Значит, вы считаете, что целлюлозы в Сухом Бору в этом году не будет? — По лицу Рудалева скользнул веселый оранжевый луч, четко обозначив сетку морщин вокруг глаз.
Из-за косяка в кабинет заглядывало шедшее на закат солнце. Рудалев сидел в свободной позе в мягком кресле в углу кабинета. От Рашова, сидевшего в таком же кресле, его отделял журнальный столик. В пепельнице лежала гора окурков: Рудалев много курил.
— Хорошо, что вы говорите об этом прямо, Валерий Изосимович. В создании мифа о досрочной сухоборской целлюлозе есть и ваша вина. Должен заметить, вы не сумели разобраться в истинной ценности обязательств треста.
— Для меня история с обязательствами непонятна до сих пор, Степан Петрович, — сказал Рашов. — Не могу поверить, чтобы Шанин, опытнейший строитель, менее ясно представлял себе перспективу, чем начальник участка Белозеров. Когда мы предложили Шанину взять обязательства, он должен был сказать «нет». Тем не менее он сказал «да». Почему?
— Партийный руководитель должен уметь объяснить любое непонятное явление, иначе мы не оправдывали бы своего назначения. — В уголках губ Рудалева появились жесткие складки. — Было время, когда сказать «нет» иногда означало потерять доверие. Сейчас это время позади, но в психологии людей оно живет.