— А дело-то ведь касается серьезного, целлюлозу ждет страна. Это большая, государственная политика! — сказала Уторова другим тоном. Каждое слово было теперь весомым, словно налитым свинцом. — Надо товарища Волынкина освободить как необеспечившего руководство профсоюзом в ответственный период строительства.
Уторова села. Едемский посмотрел на нее с выражением удивления на хмуром лице и нарисовал в блокнотике четырехугольник. У Шанина лицо осталось бесстрастным. Редактор тоже хмурился. Нифанин поводил седой головой, словно разминая шею.
— Кто будет выступать? — спросил Рашов. — Пожалуйста, Лев Георгиевич.
— Аграфена Денисовна права, у нас очень много недостатков. — Шанин говорил не торопясь. — Они есть и в организации строительства, и в организации соревнования. Но заслуги профсоюза огромны. Гигант химии близок к пуску — это результат соревнования. Обязательство мобилизует строителей и монтажников, люди работают слаженно, трест выполняет план...
— Простите, Лев Георгиевич, — перебил Рашов, голос его был корректен. — Члены бюро должны иметь объективную картину: с июньским планом Бумстрой не справился.
— Были трудности временного характера. В июле мы исправим положение, план семи месяцев будет выполнен, — сказал Шанин прежним спокойным тоном. — Освобождать Дмитрия Фадеевича нет оснований: он знает дело, понимает психологию рабочего человека. Предложение Аграфены Денисовны кажется мне чрезмерным.
После Шанина попросил слова Едемский.
— Я тоже не вижу необходимости снимать Волынкина, — сказал он, хмуря брови. — Не проворовался, не пропил своего честного имени, тянул лямку... Вдруг — пошел вон! Так нельзя, Валерий Изосимович.
Больше желающих выступать не было, Рашов заговорил сам.
— Лев Георгиевич утверждает, что люди на стройке работают слаженно. Факты говорят о другом. — Он развернул газету. — Вот опубликована рабкоровская заметка с Бумстроя, видели? Поразительные вещи творятся. Два ответственных работника — начальник участка Шумбуров и главный инженер Рамишвили — устроили чуть ли не скандал. Один подписывает наряды, а другой их не утверждает. За этой дрязгой наблюдают сотни людей. Я допускаю, в таком огромном коллективе могут быть неурядицы. Но как к ним относиться? История с нарядами не привлекла внимания Волынкина, а ведь речь идет о зарплате, о дисциплине, об уважении к рабочим! Волынкину следовало вытащить этого Шумбурова на постройком и пропесочить, чтоб на всю жизнь запомнилось. А Дмитрий Фадеевич не придал скандалу значения. Наш инструктор спросил у него, как он его расценивает. Вы знаете, что ответил председатель постройкома? «Дело не стоит выеденного яйца, и не надо делать из мухи слона». У Волынкина нет нужной для профсоюзного руководителя остроты зрения, партийной принципиальности, вот в чем корень зла! Я привел один небольшой факт, но отсутствие этих качеств дает о себе знать во всем. И эта беда у него не единственная. На стройке работает около десяти тысяч человек, большинство со средним и высшим образованием, а у Дмитрия Фадеевича даже низшее не закончено. Надо освободить, товарищи дорогие.
— Максим Горький тоже не кончал университетов, — сказал Едемский. — У нас предзавкома не инженер и даже не техник, ничего, работает...
— Горького давайте не будем трогать: не всякая аналогия ведет к истине. А ваш предзавкома заканчивает речной техникум, — ответил Рашов. — Дмитрий Фадеевич, вы хотите что-то сказать?
— Я, понимаешь ли это, не согласен! — Волынкин был желт, его глаза напряженно и зло целились в Рашова. — Я, понимаешь ли это, жаловаться буду!
Рашов объявил голосование. Четырьмя голосами против трех при двух воздержавшихся бюро горкома поручило парткому треста в месячный срок решить вопрос об освобождении Волынкина от должности председателя постройкома.
Глава двадцать вторая
Несколько дней после бюро Шанин был сам не свой. Он вспоминал ход бюро, каждую брошенную в адрес треста реплику, сочувствовал Волынкину. За его освобождение голосовало менее половины членов бюро! «Этак вопросы не решаются! — раздраженно думал Шанин. — Если Дмитрий Фадеевич обжалует решение, как он пообещал Рашову, оно наверняка будет отменено». Шанин припомнил историю с газетной заметкой, нажал кнопку, приказал секретарше вызвать к себе Шумбурова и Рамишвили, помолчав, добавил: