Сотрудница в золотых очках терла пальцами тонкий нос, не выдержала:
— Пчхи!
— Будьте здоровы, — пожелал ей Шанин, идя к выходу. — Производственный отдел — сердце треста, — сказал он, остановившись в коридоре. — Если столько мусора в сердце, что там? — Шанин кивнул в сторону выхода. Все поняли, что он имеет в виду участки. — Я вас не задерживаю, — не дожидаясь ответа, заключил он и вышел в приемную.
Шанин знал, что помощники сделают выводы, завтра каждый участок будет готов оказать обкомовской комиссии подобающую встречу.
Бабанов, немногословный, суховатый, с худощавым лицом, украшенным густо-черными запорожскими усами, заставил работать на свою группу добрых полсотни активистов. Они изучали положение дел на объектах. Были выслушаны руководители от мастеров до заместителей управляющего трестом и директора комбината, составлено множество справок, графиков и таблиц.
Шанин отвел Бабанову кабинет главного инженера. Изредка Бабанов напоминал о себе телефонными звонками: «Лев Георгиевич, я просил справку о средней выработке по профессиям, что-то задерживают, не откажите в любезности поторопить товарищей»; «Нельзя ли подготовить справку о поступлении на стройку молодых специалистов и их использовании? Распорядитесь, пожалуйста...»
Однажды в конце дня он заглянул к Шанину.
— Лев Георгиевич, вы никогда не интересовались, чем объясняется выполнение плана Спецстроем? Единственный участок, который не имеет срывов! Я хотел бы туда съездить.
Шанин немедленно вызвал машину, поехал с Бабановым сам. По дороге Шанин дал краткую характеристику Белозерову: дельный инженер, думающий, но иногда случается завихрение мозгов. Шанин рассказал о предложении Белозерова упразднить мастеров.
— Вот вам пример подобного завихрения.
— Не скажите, Лев Георгиевич, — возразил Бабанов. — Предложение не лишено смысла. Место инженера — в конструкторском, проектном, технологическом бюро. Его дело — инженерное творчество. У нас же десятки тысяч специалистов — чистой воды администраторы и канцеляристы.
Шанин снял предмет спора:
— Теоретически вы, может быть, и правы. А практически, если убрать мастеров, завтра в Сухом Бору все развалится.
Белозеров провел Шанина и Бабанова в машинный цех.
Здесь было светло, сияли белым серебром дюралюминиевые листы пола, медно блестели ободки приборов на щите. На просторном деревянном столе около щита лежали плоские коробки со жгутами тонких разноцветных проводов внутри. Двое рабочих копались в них, заглядывая в схему, разостланную на том же столе.
— Включение приборов в сеть — тонкая работа, — сказал Белозеров. — Монтажники высшего разряда, а все равно не обходится без ошибок, прямо беда. И приборы поступили не все.
— Когда думаете пустить? — спросил Бабанов; он знал это из справок, из бесед с работниками треста, но ему хотелось услышать слово человека, который непосредственно строил электростанцию.
— Через месяц, — ответил Белозеров. — Правда, приборов пока нет, но надеемся получить.
Его уверенность понравилась Бабанову.
— Это хорошо, что вы убеждены в своих силах, — похвалил он.
— А вот и апартаменты наши. — Белозеров ввел их в пахнущий свежей краской коридор. — В моем кабинете — занятия, — пояснил он, останавливаясь у одной из дверей, из-за которой доносились взрывы хохота. — Сейчас перерыв, можно попросить перейти всех в прорабскую.
— Не надо! — остановил его Бабанов. — Послушаем, что их там так развеселило.
Они вошли в просторный кабинет. На скамьях у стен сидели люди. Шанин присел к столу молча, скрывая неудовольствие: сейчас Бабанов начнет переливать из пустого в порожнее. Бабанов назвался, спросил, над чем рабочие смеются. Один из них, дюжий, с высокими залысинами над загорелым лбом, посмеиваясь, повторил рассказ:
— Был у нас на ТЭЦстрое плотник Иван Мозжухин, страшный выпивоха. Сколачивал он подмости на сороковой отметке — это значит сорок метров над землей, — оступился и полетел вниз. Разбиться бы ему, известное дело, на осколки, да нет, повезло, упал на кучку мусора — щепки, земля, стекловата... Упал и лежит, не шевелится. А тут как раз был главный инженер участка, увидел он это, за сердце схватился, ни жив, ни мертв. Главный инженер за технику безопасности отвечает, ему тот перелет мог должности стоить. А Иван уже сидит на своей куче и говорит: «Ты, дорогуша, не расстраивайся, я живой, хоть и побитый. А дашь на поллитра, так и вовсе поправлюсь». И что бы вы думали? Главный вытащил трешник: «Возьми, дорогой, купи!» — да еще и расцеловал Мозжухина за то, что живой остался!