— Прошу, — повторил Бабанов.
Поднялся невысокий человек.
— Крохин я, член постройкома. — Он посмотрел на Рашова, сидевшего с Бабановым и Шаниным за столом, словно в президиуме, сказал с извиняющейся улыбкой: — Я знаю Дмитрия Фадеевича более двух десятков лет. По-моему, нельзя с ним так. Товарищ Рашов перестарался, есть у Валерия Изосимовича такое неуважение к заслуженным кадрам, потому как молодой он еще руководитель. И я думаю, отменить надо решение, пусть работает Дмитрий Фадеевич.
Рашов нахмурился, уголки его губ опустились. Собственно, ничего непонятного не произошло: Крохин из той же когорты, что и Волынкин. Возглавлял горкомхоз, наладить дело не сумел, пришлось освободить. Похоже, пользуется случаем, чтобы нанести ответный удар. Ладно, один голос не много значит.
Но второй голос тоже был в защиту Волынкина. Он принадлежал заместителю управляющего по кадрам Гронскому. Розоволице улыбаясь, Гронский вспоминал:
— Вместе с Дмитрием Волынкиным еще до войны — о-ой, сколько времени прошло! — комсомолили. И всю жизнь он на профсоюзной работе, а теперь, значит, с треском, м-да!.. Ведь это наши кадры. Получается, сами себя бьем. Не надо бы так, Константин Константинович!
И выступлению Гронского Рашов дал свою оценку. Судьба Гронского сходна с судьбой Волынкина. Был секретарем райкома, а несколько лет назад дали отставку, причина та же — не учился, обогнала жизнь. Гронского объединяет с Волынкиным неприятие его, Рашова, молодого работника; тут есть своя закономерность. «Вот начнут выступать другие, и все станет на место, — думал Рашов. — Не может быть, чтобы никто не понимал совершенно очевидных вещей!»
Последующие два выступления поставили его в тупик. Начальник ТЭЦстроя Осьмирко, инженер из лучших, осторожно взглянув исподлобья на Рашова, буркнул:
— Пусть работает! Волынкина потеряем, а кого приобретем? Неизвестно!..
Ему тонкоголосо поддакнул Корчемаха:
— Пусть, пусть работает, он же свое дело знает!
Рашов переводил взгляд с Осьмирко на Корчемаху, пытался понять, что движет ими. Умные же люди! Скорее всего, подлаживаются под Шанина, зная его отношение к Дмитрию Фадеевичу.
— Кто еще? — спросил Бабанов. Подождав несколько секунд, кивнул Белозерову: — У вас какое мнение?
Рашов обрадовался: хорошо, что Константин Константинович спрашивает Белозерова, этот парень не станет кривить душой. Белозеров ответил коротко:
— Оставить.
Рашов не сдержался:
— Товарищ Белозеров, Волынкин несет ответственность за обязательства, против которых вы выступали. Как же вы можете занимать такую позицию?
Белозеров выпрямился на стуле, сказал:
— Когда я заявил, что обязательства нереальны, Волынкин не прислушался, это верно; к моим словам тогда вообще никто не прислушался, в том числе и вы, и управляющий, зачем же винить одного Волынкина? — Он помолчал. — Можно допустить, что Дмитрия Фадеевича надо освободить, но как? Я — член парткома. Придет время, партком отчитается, может быть, вместо меня изберут другого. И в этом не будет ничего особенного. А теперь представьте, что члена парткома решили освободить до перевыборов. Сразу пересуды: что он натворил? Я против того, чтобы Волынкина лишили доброго имени.
Бабанов спросил еще мнение Скачкова, тот встал, порозовев от волнения, коричневые родинки словно растворились.
— Я не все уяснил с обязательствами, подумать надо, а насчет Дмитрия Фадеевича я, как все: не надо его трогать пока с места.
Рашов сидел, захватив голову в ладони, в голове толчками пульсирующей крови упрямо билось: «Нет, я прав! я прав! прав!» Когда Бабанов предоставил ему слово, он заявил, что не может согласиться с мнением активистов. Во взгляде Бабанова Рашов читал неодобрение, но не обращал на это внимания.
— Хорошо, товарищи, — сказал Бабанов. — Картина ясна. Спасибо за прямоту. Решение по жалобе примет бюро обкома. Думаю, долго ждать не придется.
Отпустив людей, Бабанов пригласил Рашова погулять по набережной, уж очень хорош вечер! Они вышли на берег, постояли. На горизонте просматривались трубы и корпуса электростанций, четко вырисовывались кислотные башни, над фильтроотстойниками плавно двигались стрелы кранов.
— Красотища, а? — взволнованно сказал Бабанов. — Мы спорим, деремся, а дело наше деется.
Они пошли по тропке над обрывом.
— Не поняли вас, значит, — мягко усмехнувшись в усы, сказал Бабанов, возвращаясь к разговору о Волынкине.