— А все-таки я прав. В главном-то я прав, черт возьми! — воскликнул Рашов.
Бабанов нахмурился, ответил жестко, тоном, каким еще не говорил с Рашовым:
— А правы ли? Волынкин устарел, по-вашему, но и мы с вами со временем устареем, придется уступить место тем, кто сегодня в октябрятах. Так что же, всех, кто вступил в возраст, прогонять? Если вы считаете, что в интересах дела Волынкина надо сместить, сделайте это необидно, тактично, с уважением. Партия, Валерий Изосимович, никогда не считала палку средством политического руководства массами. Наш метод — убеждение. А вы сделали для себя вывод о непригодности Волынкина — и отсюда пошли ломить стеною... Раньше у вас этого не было, что случилось? В бюро горкома опытные, проверенные люди. Почему не поправляют вас в ошибках? Или вы не считаетесь с членами бюро? Если так — страшно! Партийный руководитель, который прислушивается только к себе, — в перспективе ничто. Зазнайство для руководителя — смертельная болезнь. Степан Петрович говорил мне, что предостерегал вас от ошибки, вы не приняли во внимание его предостережения и вот поплатились.
Рашов слушал Бабанова с чувством непонятной самому себе вины.
— Я попытаюсь разобраться во всем этом, — угрюмо пообещал он, глядя под ноги.
— Помню, выдвинули меня в секретари обкома комсомола, — продолжал Бабанов. — Эх, головушка-то и закружилась!.. Сладко командовать, чувствовать себя всех умней! Как-то на инструктора — не хватало парню собранности — грохнул кулаком по столу из-за пустяка. Он пошел ко второму секретарю, рассказал. Тот обзвонил членов бюро: первый погибает, спасай, ребята! Вваливаются ко мне в кабинет толпой: «Открывай бюро, экстренное дело!» — и начали вправлять мне мозги. Я сначала на дыбы, а потом дошло. «Простите, говорю, ребята, заскок случился». На всю жизнь запомнил...
Был такой случай с Бабановым или не был, Рашов испытал к нему в эту минуту чувство глубокой благодарности за сердечную товарищескую поддержку.
— С обязательством этим мы разберемся, — возвращаясь к прежней теме, сказал Бабанов, голос его снова пожестчал. — Чернаков, Волынкин, конечно, виноваты, но дело не в них, они приняли на веру то, что сказал Шанин. А почему приняли, вы не задумывались? Вы знаете биографию Шанина?
— Знаю.
— Я на всю жизнь запомнил, — может быть, вы тоже читали, — как-то сообщалось в газетах о восстании в одном из концлагерей в центре Германии, кажется, под Мюнхеном, во время войны. Узники замыкали своими телами ток в колючей проволоке, сотни людей погибли, но многим удалось бежать. Потрясающая история! Шанин — один из организаторов того восстания. Из бежавших осталось в живых с десяток человек, остальных охрана затравила собаками или вернула в лагерь и сожгла в печах. Шанин бежал из плена трижды, представляете, что это значит? Какая сила духа! Такому человеку нельзя не верить. Он для Волынкина и Чернакова высший авторитет, слово которого — вне сомнений. Мы должны уметь видеть и понимать это, Валерий Изосимович. Но вам — не удалось, простите за прямоту.
Рашов подумал, что то, о чем говорил Бабанов, идет от другого человека, от Рудалева. Не слова, не выводы, а подход к фактам, метод анализа. Рудалев, как никто другой, умеет видеть сущность явлений. Если бы не это, он, Рашов, может быть, попытался бы возражать Бабанову, но спорить с Рудалевым он считал непозволительным и потому промолчал.
Они повернули в поселок, на дороге стояла ждавшая их «Волга»...
Спустя несколько дней Бабанов сообщил Шанину и Чернакову, что обком отменил решение бюро горкома об освобождении Волынкина. А вскоре комиссия обкома, закончив работу, вылетела из Сухого Бора в Североград.
Глава двадцать седьмая
В субботу Белозеров со Скачковым собрались в лес по грибы. «Даве был, волнух — лопатой греби, час побродил — корзина. А подальше выберемся — и груздечков наберем», — обещал Скачков. Белозеров согласился без раздумий. Он сутками не вылезал с ТЭЦ-два и устал настолько, что его пошатывало на ходу. Нина поехать не смогла, у нее в техникуме шли приемные экзамены.
Дверь открыл Скачков. Он провел гостя в комнату, познакомил с женой, миловидной, светловолосой, худенькой. Та назвалась:
— Клавдия Ивановна, — и тут же ушла, но через минуту вернулась, проворно поставила на стол пельмени:
— Подкрепитесь-ка!
Скачков, усадив гостя за стол, прочитал открытку — получил ее перед приходом Белозерова, — сказал:
— Приглашают выступить перед киносеансом. В кино пойдем завтра, Клаша.
— А что же, пойдем, — ответила Клавдия Ивановна и напомнила: — Насчет школы не забыл? Директорша приходила, спрашивала: не запамятовал ли? Новую школу открываем, Виктор строил, — сообщила она Белозерову. — Виктор строил, а я нянечкой буду работать, уже моем все, начищаем...