Он вызвал секретаршу, передал ей заявку:
— Отправьте срочно. — Затем снова обернулся к племяннику, спросил: — Значит, две девчонки? Жаль, кончаются Белозеровы. Мы последние два мужика из Белозеровых, и оба без сыновей. Жаль!
— Дядя, ты любил кого-нибудь, кроме жены? — спросил вдруг Белозеров. — Я имею в виду женщину?
— Сейчас без ума! — воскликнул Панфил Алексеевич. — Любимая женщина у меня — ух! Дня прожить не могу! Съездим домой — познакомлю.
Белозеров сообразил:
— Внучка?
— Внучка, — подтвердил дядя. — Жена да она, а больше, представь себе, за всю жизнь ни к одной женщине слабости не питал. Спрашиваешь-то почему? — Он испытывающе заглянул в глаза племяннику. — Может, сам — того? Лишнее это, по-моему, как считаешь?
Раздался звонок, Панфил Алексеевич взял трубку, выслушал доклад.
— Заявка может быть удовлетворена, — сказал он Белозерову, опуская трубку.
Вышел из-за стола, обнял Белозерова за плечи, чуть тиснул.
— Здоров! Весь в отца!
Глава тридцатая
Вернувшись в Рочегодск и вручив жене и девочкам ленинградские подарки, Белозеров тут же, несмотря на их возражения, выехал в Сухой Бор.
Был выходной день, притом веселый, солнечный, нарядный. В кабинете начальника электростанции сидел Голохвастов. Этого Белозеров никак не ожидал.
— Что-нибудь случилось?! — с тревогой спросил он, забыв поздороваться.
— С приездом, прежде всего, — сказал Голохвастов, усмехаясь.
— Здравствуйте, Василий Васильевич, — успокаиваясь, исправился Белозеров. — Значит, все нормально?
— Было тут одно дело, — проговорил Голохвастов; в его светлых навыкате глазах блестела улыбка, и у Белозерова совсем отлегло. — Сначала скажи, как с приборами? Потом все доложу.
— Отгружены, — ответил Белозеров, удивляясь и непривычному тону старшего прораба, и его интересу к приборам.
— Ну, и отлично! — воскликнул Голохвастов с удовлетворением. — А что было — пойдем покажу. На углеподаче.
Они вышли из ТЭЦ. Возле угледробилки — большой бетонной коробки — Голохвастов остановился.
— Прикинь, какая тут высота. — Он указал на верхнюю кромку. — А теперь взгляни на конвейер!
Белозеров посмотрел на фундаментальные сваи угольного конвейера и ахнул: они были метра на два ниже люков.
— Не в люки подавать уголек, а из люков на конвейер, — съязвил Голохвастов. — Подкинули нам подарочек проектировщики!
— А вы говорите «было»! — сердито упрекнул Белозеров. — Тут работы на две недели, самое малое. Давно обнаружили?
— Два дня назад. Обход делал, как раз сваи здесь начали ставить.
— Что же не переделываете? Два дня потеряли! — с сердцем воскликнул Белозеров.
— Да не горячись ты, горячка, — добродушно сказал Голохвастов. — Я тоже сразу так подумал, а потом нашли более экономичное решение. Будем поднимать конвейер не по всей длине, а только у бункера, электромоторы придется усилить, но это не проблема.
— Что ж, пожалуй, — подумав, сказал Белозеров. — Кто решал?
Они медленно пошли назад.
— Трескин, Замковой, Шанин. Всех на ноги поднял, уже заказаны сваи, — с довольной улыбкой пояснил Голохвастов.
— Спасибо. — Белозеров был удивлен: от кого-кого, а от Голохвастова такой расторопности не ожидал.
После вызова к Шанину Голохвастов не разговаривал с Белозеровым недели две, потом немного отмяк, но чтобы совсем забыть — медведь в лесу подох, не иначе!
— Ладно, чего там, — буркнул Голохвастов, глядя в сторону. — Можно было тебе свинью подложить, да я не из таких.
Он коротко взглянул на Белозерова, проверяя, понял ли он намек. Белозеров понял.
— У меня не было иного выхода, — сказал он. — Когда-нибудь вы согласитесь, что это было нужно для вас же.
— Век не забуду, — усмехнулся Голохвастов.
До угла корпуса они дошли молча. «Отмяк Василий Васильевич, наконец-то!» — думал Белозеров.
— Василий Васильевич, ходят легенды о ваших приключениях с Шаниным. Что тут правда?
— А вот сюда тебе, Белозеров, соваться не следует, — ответил Голохвастов, и на его холеном белом лице появилось холодное высокомерное выражение.
«Рассчитался по высшей ставке!» — оценил Белозеров, но не обиделся, решив, что прошлое для Голохвастова является предметом особой гордости, к которому он не каждого пускает близко.
— Как угодно, — сказал он. — Что в цехах?
Голохвастов удивился тому, что Белозеров столь спокойно реагировал на грубость, затем испытал нечто вроде уважения: вот это характер! Все его колебания отразились на лице, и Белозеров усмехнулся.