Здесь находилась комната бригореккана. Здесь жил Эрик когда-то. Он задумался о том, кто заменил его? Там была кровать, старый комод, те же голые, побеленные цементные стены. Сзади была большая стереосистема, а ещё был он.
«Сундук».
Сундук был сдвинут в сторону. Он открыл его и не удивился, обнаружив несколько лопат и коробку с прочными пластиковыми мешками для мусора, топор и несколько ножей. Эрик спрятал свои деньги в виниловой обивке сундука, но их там не было. Также было несколько фонариков и несколько пар рабочих перчаток.
«Инструменты ремесла», — подумал он.
Он прошёл в заднюю часть комнаты. Большая деревянная дверь смотрела на него, как старый враг. Из-под её щели он чувствовал отдающий поток тёплого воздуха. Эрику не нужно было открывать массивную дверь, чтобы узнать, что там; он мог видеть это в своём разуме. Он мог видеть яму для приготовления пищи и металлические прутья, покрытый коркой крови дольмен, ковши и железные крюки высоко на цементных стенах.
И он мог видеть нихтмир, висевший в нефе.
Но дверь была заперта.
Он положил ружьё и достал из сундука маленькую отмычку. Он начал копаться вокруг болта. Он на самом деле смеялся, когда работал.
«Я разнесу всю цирицу. Посмотрим, как им это понравится. Пусть ублюдки знают, что Эрик Тарп вернулся в город».
Твёрдая древесина вокруг затворной пластины была прочной. Острая поверхность оставляла занозу за раз. Вскоре он оголил край затворной пластины. Как только он это сделал…
— Бригореккан, — объявил голос позади него.
Эрик повернулся. Перед ним стоял парень в коже и с чёрными волосами, падающими на лицо. Он слабо улыбнулся, держа двухконечную кирку в левой руке.
— Добро пожаловать домой, — сказал Зак.
Он сделал выпад, подняв кирку. Эрик закричал и вскинул руки.
Кирка вонзилась Эрику в левую ладонь, затем врезалась в дверь, пригвоздив его к дереву. Он потянулся за дробовиком, почувствовал, как в его руке сломалась кость.
«Не успею», — подумал он в мрачном безумии.
Он потянулся, но дробовик остался в нескольких дюймах от его руки.
Тем временем Зак напал на него с ножом…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
— Дуэр, дуэр, — просочился голос во сне.
Энн напряглась от хаоса сновидения. Кошмар повторился в её сознании. Мелани родилась семнадцать лет назад в погребе её родителей, когда снаружи бушевала буря. Женское пение, танец огня на голой плоти. Мягкие руки ласкали её, блуждая по беременному животу, проводя по мокрым от пота бёдрам. Энн дёрнулась во сне. Эмблема зависла, странный двойной круг; казалось, что он излучает слабое свечение, и ей показалось, что она что-то видит в его форме, но что? Рты высасывали тёплое молоко из её набухших грудей. Языки страстно лизали вверх и вниз её клитор. Её вагина начала пульсировать, когда её матка начала сокращаться…
— Дуэр, дуэр.
Видение кошмара показывало всё это, но никогда не лица, только голые фигуры, склонившиеся в поклоне. По кругу разносили чашу с той же эмблемой, выгравированной на стене. Затем последовали новые слова, вылившиеся жидким шёлком:
— Дотер фо Дотер, Дотер фо Дотер.
И последний головокружительный образ: нож с ярким лезвием, вонзающийся вниз…
Шлёп-шлёп-шлёп!
…раз за разом по самую рукоять, в мягкую плоть…
Глаза Энн распахнулись в темноте. Кусочек слабого розового света просочился сквозь окно. Часы светились цифрами 04:12 утра.
Она лежала на боку в форме эмбриона. Она наблюдала, как на часах прошло несколько минут, и вскоре кошмар начал исчезать из её головы. Она стала чувствовать себя лучше. Энн могла слышать лёгкое дыхание Мартина позади неё, а затем почувствовала, как его рука скользнула по её груди. Сначала она хотела возмутиться, откинуть руку. Она всё ещё злилась на него, вспомнила она, но его рука на её груди казалась такой приятной, такой успокаивающей, странно нежной. Ощущение полностью вытеснило сон из её головы, оставив на его месте желание. Она застонала, пока пальцы тянулись к соску, поглощая его. Затем его руки задрали её ночную рубашку по её ягодицам. Энн держала глаза закрытыми. Внезапно она почувствовала себя… непристойной. Она сразу раздвинула ноги, приглашая его. Его руки положили её на спину; его пенис толкнул её один раз, когда он двигался вниз в темноте. Головка на ощупь была твёрдой, как набалдашник из полированного дерева. Он подтолкнул её колени к подбородку и начал опускаться на неё.
Она заскулила от первого прикосновения его языка, а затем застонала. Поначалу осторожно и медленно его язык водил вверх и вниз по желобку её вагины. Энн почувствовала, как поток влаги и желание столкнулись; она прижала колени к груди, когда язык проник глубже и точнее. Мартин действовал с ней ловче, чем она ожидала. Он заставил её почувствовать себя так хорошо, так быстро, что она не могла вспомнить, когда это было в последний раз. Синхронность его рта и языка с ритмичным дрожанием её бёдер вызывала такое возбуждение, словно натянутые нервы, которые скручивались и скручивались. Скоро они должны были порваться…