Её родители были на самом деле счастливы по этому поводу, чего она так и не простила им. Больше она никогда не видела Марка. Мелани тогда было около пяти; она едва помнила, кто её отец.
Первые годы Энн в фирме были настолько напряжёнными, что у неё вообще не было личной жизни. Несколько свиданий здесь и там никогда ни к чему не приводили, не в качестве адвоката и матери-одиночки. Однажды до неё дошло, что уже три года она не занималась сексом ни разу. Она не могла ожидать, что многие мужчины захотят взять на себя роль мужа женщины, которая работает по десять-двенадцать часов в день шесть дней в неделю и имеет меланхоличную дочь-подростка от другого мужчины.
Но Мартин был другим. Она познакомилась с ним в колледже; фирма приобрела компьютерную систему, и Энн пришлось пройти трёхдневный курс по обработке текстов. Мартин сидел в кафетерии и курил над стопкой студенческих сочинений о тематике Рэндалла Джаррелла. Он просто поднял голову, завёл небольшую беседу и пригласил её выпить. Они хорошо, вежливо и безобидно провели время в Андеркрофте, вот и всё. Уже через неделю они регулярно встречались. Помогло то, что его писательский график совпадал с её рабочим графиком. Там никогда не было напряжения, и ей никогда не приходилось заставлять себя выходить на улицу, когда она слишком уставала. Прежде чем он переехал к ней и Мелани, он всё уладил.
— Я поэт, это моё единственное профессиональное стремление. Я пишу по шесть-восемь часов в день, каждый день, и преподаю в колледже неполный рабочий день. Я мог бы преподавать полный рабочий день и посещать дополнительные занятия за бóльшее количество денег, но если бы я это сделал, то пострадало бы моё писательское дело. Я никогда этого не сделаю. Я, наверное, никогда не заработаю больше двадцати тысяч в год. Прежде чем мы пойдём дальше, я хочу, чтобы ты это знала. Я хочу, чтобы всё это было вскрыто сейчас, чтобы потом не было никаких недоразумений. Бедный поэт — это всё, чем я когда-либо буду. Неужели все мужчины так много думают о деньгах? Энн никогда не сомневалась в своей любви к нему; ей было всё равно, сколько денег он заработал, лишь бы он любил её. И в этом она тоже никогда не сомневалась.
Мартин был хорошим домохозяином. Он вёл два занятия в школе по вторникам и четвергам утром. В другие дни он писал с утра до обеда. Ему нравились рутины; «психический и творческий порядок», — называл он это. Каждое утро он отводил Мелани в школу, потом шёл домой и писал или шёл в школу и преподавал, потом писал ещё и забирал Мелани. Он готовил им всю еду (все поэты были хорошими поварами) и даже мыл за всеми посуду. Он разделил работу по стирке и уборке с Мелани. Много вечеров Энн не появлялась дома к ужину, но это тоже никогда не было проблемой. Мелани прониклась к нему мгновенно. Он ободрял её и давал ей советы лучше, чем Энн могла ожидать, и, поскольку они оба были пламенными либералами, они оба во всём соглашались. Мартину даже нравилась дикая, диссонирующая музыка Мелани. По крайней мере раз в месяц он отвозил её и некоторых её друзей в один из клубов Новой волны в округе Колумбия, чтобы увидеть такие группы, как Car Crash Symphony, Alien Sex Fiend и Nixon’s Head.
— Голова Никсона! — однажды Энн разругалась. — Ты водил её на концерт группы с таким названием?
— Творческий альтернативизм, дорогая, — тихо ответил Мартин. — Без него мы были бы ещё одним Красным Китаем. Возможно, Энн была глупой, но она не понимала, как группа под названием «Голова Никсона» может быть доказательством демократии. Тем не менее, без Мартина у Мелани вообще не было бы отца, и она, вероятно, уже сбежала бы навсегда. Мартин был терпим ко многим вещам, и Энн была ему за это благодарна. Также он был стабильным, добрым перед лицом стресса на работе, никогда не ревнивым, и тем, кто не будет разглагольствовать и буйствовать каждый раз, когда ей приходится работать допоздна со свидетельскими показаниями или водить клиентов на ужины в рестораны, где приём пищи на двоих стоил больше, чем Мартин зарабатывал за неделю. Он совсем не чувствовал себя подчинённым; он даже в шутку называл себя её «женой». Он настоял на том, чтобы внести по закладной ту небольшую сумму, которую мог, и отказался позволить ей заменить его десятилетний Ford Pinto на Corvette.
— Люди подумают, что я твой альфонс, — возразил он. — Любой поэт, который не ездит на машине десятилетней давности с пробегом не менее ста пятидесяти тысяч миль, — полная фальшивка.