Поднялся пороховой дым и наступила статическая тишина. Эрик выбил кирку из руки, перевязал себя и вошёл в цирицу.
Её темнота приветствовала его, как старого друга, и её запах… Запах всегда был один и тот же, как у жареной свинины. В воздухе витал жар; тлеющие угли всё ещё остывали в большой яме для приготовления пищи.
Воспоминания держали его в оцепенении. Он осветил фонариком неф, ещё больше осколков своего мрачного прошлого. Четтлы, кандалы, разделочные ножи, кочегарки и каменный дольмен. Кровь заливала шлакоблочную стену, где они обезглавили бесчисленное количество хаслов, и железные крюки, на которых они были подвешены вверх ногами. Эрик смотрел на всё это в течение долгого времени, которое он не мог определить. Наконец, он поймал себя на том, что смотрит на заднюю стену нефа, на неровный двухгранный лист серого камня, на…
— Ночное зеркало, — пробормотал он.
«Уходи, — подумал он. — Покинь это злое место и никогда не возвращайся».
Но он не мог этого сделать, он знал, что не может. Кто ещё их остановит?
«Есть только я», — понял он.
Внезапно его охватила ярость. Он начал всё ломать, бросая вещи. Он скинул со стеллажей посуду, опрокинул канделябры. Четтлы поменьше он поднимал и швырял, разбивая их. Более крупные он мог только опрокинуть. Затем он схватил кувалду, которой они разбивали головы, и атаковал ею дольмен. Он бил и бил, но толстый гранит не ломался. Таким образом, с помощью бревна ему удалось поднять саму плиту с места и сдвинуть её с двойных постаментов. Его ярость взбудоражила, понесла его, и затем он ударил кувалдой по передней части нихтмира. Он хлопал по нему несколько минут, почти бездумно. Когда он остановился и посмотрел на небольшой ущерб, который он нанёс, он подумал:
«Нет, нет, недостаточно хорошо. Но…»
Конечно же. Сарай для техобслуживания, снаружи. Оборудование для газонов и…
«Бензин», — подумал он.
Он выскочил наружу, обогнув церковь. Он был вне себя от волнения. Какой прекрасный способ объявить о своём возвращении домой: сжечь всю церковь дотла. От потолка в подвале и до шпилей, тогда разнесёт всё. Он порылся в сарае, где хранили косилки, и вот она, блестящая красная канистра с бензином почти на двадцать литров. Она была почти полная.
Порозовевшая луна последовала за ним обратно к лестнице. Это заставляло его чувствовать, что за ним наблюдают.
«Защити меня, Боже, защити меня», — думал он и молился.
Вернувшись в цирицу, он искал лучший способ.
«Да, идеально», — подумал он.
Целая связка дров лежала аккуратно сложенной у одной из стен. Он начнёт с них, и пламя попадёт на деревянные стропила наверху. К тому времени, когда сюда приедет пожарная машина, вся церковь будет в огне.
Он отвинтил крышку, хотел было облить кучу дров бензином, но остановился. Он что-то услышал? Нет, он что-то почувствовал. Он чувствовал…
Он поставил канистру, повернулся.
«Эрик, Эрик…» — слышал он, но не ушами, а головой.
Он шагнул вперёд. Теперь казалось, что слабое сияние поднимается в цирице от нефа. Лёгкое, как туман, как светящееся облако. Оно казалось розовым…
«Эрик. Бригореккан. Приди».
— Нет, — прохрипел он своим скрипучим голосом.
Он стоял перед нихтмиром. Его мёртвый серый камень, казалось, светился. Да, он мог видеть это, мог видеть в нём что-то.
Что-то шевелилось там, в порозовевшей глубине.
Лицо.
«Её лицо», — подумал он, глядя на него.
Он не мог оторвать глаз.
«Защити меня, Боже. Защити меня».
Лицо улыбалось ему, большая пасть была забита зубами.
«Здравствуй, Эрик», — сказало лицо.
Улыбка удлинилась, натянулась.
Эрик закричал. Он выбежал из цирицы, вверх по лестнице и в лес, страх отбросил его, как ракету, прочь, прочь от этого отвратительного нечестивого облика.
Теперь он лежал без сна на переднем сиденье фургона. Он смотрел сквозь деревья на луну. Луна была розовой.
— Защити меня, Боже, — прошептал он. — Защити меня.
Но в своей отчаянной молитве он не увидел Бога. Всё, что он видел, была извращённая розоватая луна, и в её сфере осталось воспоминание о её ужасном лице. Улыбающемся ему.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Это снова был сон. Конечно, это был он.
Это должно было быть так.
Милли убрала свои тёплые ноги от лица Энн. У Энн не хватало дыхания.
— Это было неплохо, — сказала Милли. — Ты учишься.