В это время в Яникуле произошло сражение, ставшее кровавым поражением для Мария и его соратников: предательство позволило силам Мария проникнуть в расположения, которые обороняли Яникуль, но прежде чем Цинна смог добраться до него, чтобы усилить его позицию на холме, войска Октавия и Помпея Страбона переправились через Тибр и выбили его, убив 7000 человек, в числе которых был Гай Милоний, прикомандированный Цинной к коннице. Немного меньшим были потери законных сил, и, конечно же, нужно было развивать преимущество. Но Помпей Страбон смог убедить Октавия оставаться здесь, вызвать его легата Публия Лициния Красса и запретить ему продолжать сражение до тех пор, пока не состоятся комиции (которые должны были позволить Помпею получить второй консулат, о котором тот мечтал): он опасался, что победа Красса — достаточно вероятная теперь, когда вернулся Метел л со своими войсками и мог прийти на поддержку — не была слишком благоприятна для последнего и как бы таким образом не причинила вреда его политике.
Но события повернулись не так, как предполагал этот лишенный всяких сомнений деятель: разразилась эпидемия холеры, которая произвела страшные опустошения в двух оборонительных армиях. Если верить нашим древним источникам, при этом погибло 11000 человек из армии Помпея и 6000 человек из армии Октавия. Сам Помпей Страбон заразился и умер. Осажденный народ Рима проявил злорадство при известии о смерти этого дрянного человека, которого он опасался из-за военной силы: жители Субура — по преимуществу общедоступный квартал — прервали церемонию похорон, разорвали на части ложе покойника и тащили труп крюком, пока направленная сенатом военная сила не смогла отобрать останки жертвы у толпы, чтобы его тайно захоронить. Вероятно, римляне совсем не питали иллюзий по поводу чистоты намерений этой личности и имели довольно точное представление о его двуличности. Что касается сенаторов, если они и приложили усилия, чтобы его захоронить, то это, без сомнения, больше по причинам гигиены, нежели из солидарности.
Во всяком случае римляне имели четкое представление о военной неспособности храброго Октавия, и когда прибыл Метелл, они послали делегацию просить его встать во главе них и спасти Город: с таким полководцем, как он, опытным и деятельным (верили или надеялись они), можно быть уверенным в победе. Метелл смутился от демарша, более походившего на мятеж, и предложил своим солдатам присоединиться к консулу. Чего они не сделали, предпочитая перейти к врагу. Между тем последний в самом деле улучшил диспозицию блокады: Марий напал на близлежащие города, которые могли снабжать Рим, в частности Анций, Ариций, Лавиний. Затем он снова пошел на Город, где войска Цинны увеличивались каждый день за счет перебежчиков из консульской армии.
Метелл сам начал переговоры с Цинной, которому дал согласие признать его консульское звание, потому что, вероятно, это было первостепенным для любого соглашения. Но переговоры оказались короткими, поскольку Марий, во-первых, считая себя победителем, не допускал и речи об уступках, которые бы его заставили отказаться от власти, коей он вновь наконец овладел, и, во-вторых, Метелл, вернувшийся в Рим передать результат своих разговоров, имел довольно острую стычку с Октавием: последний отказывался отдать — или передать — власть повстанцу; он будет сопротивляться со своими сторонниками, как бы мало ни было их число, и если это потребуется, говорил он, отважно умрет свободным человеком.
Однако сенат, опасаясь, как бы не поднялся народ, если усилятся нехватки, вызванные осадой, решил отказаться от вооруженного сопротивления и отправил посредников к Цинне. Последний не высказывал никакой спешки в переговорах: он только спросил у посредников сената, пришли ли они к нему как к консулу или как к простому гражданину, и отправил их в Рим за ответом. В это время множились переходы к неприятелю: голод, страх репрессий и даже политическая симпатия давали Цинне каждый день новых сторонников. Он расположил свой лагерь под стеной, и войска Октавия не знали, нужно ли его гнать, так как он вел переговоры и столько граждан присоединяется к нему. Сенаторы были поставлены в затруднительное положение: они были готовы отдать титул консула Цинне, но это вело к тому, что надо освобождать от этого титула Мерулу, который ни в чем не провинился и принял его только по их настоятельной просьбе. В любом случае у Цинны была сильная позиция, и за ним было признано все, что он хотел, потому что Мерула снял с себя обязанности, на которые согласился, говорил он, только чтобы поддержать согласие; хотели просто добиться от реабилитерованного консула, чтобы тот дал клятву не проливать крови. Он, конечно, отказался даже формально взять на себя обязательства, довольствуясь лишь утверждением, что не будет причиной чьей-либо умышленной смерти. Вынуждены были удовлетвориться этими словами и открыть ворота города; но, как с иронией заметил Марий, находившийся рядом с консулом, те, кого в прошлом году объявили врагами народа, не могут проникнуть за черту Города, если предварительно не разорвут декрета, принятого против них; что тот и поспешил сделать при посредстве трибунов плебса.