Тут он заметил, что какая-то женщина с ребенком бросилась на рельсы.
Он закричал, но было уже слишком поздно. Шум поезда и рев локомотива заглушили его голос.
Он хотел броситься к несчастным и оттащить их с рельсов — но было уже слишком поздно. Он сам бы неминуемо погиб, если бы в ту же минуту поспешил к Репин. Она уже бросилась на рельсы.
Ужасная машина была совсем близко, для несчастной не было уже спасения.
Словно окаменелый, Туссум не двигался с места. Глаза его устремлены были на то место, где бросилась Реция, он ясно видел еще ее белую одежду, резко выделявшуюся на темной земле, видел, как она еще раз простерла свою белую руку, как будто в последнюю минуту еще искала спасения и помощи, искала руки, которая бы вырвала ее и ребенка из когтей близкой смерти, казалось, в последний момент ею овладело раскаяние.
Но было уже поздно, все было кончено. Неподвижно стоял Туссум под гнетом этого ужасного зрелища. Вытаращив глаза, пристально смотрел он на рельсы — фонарь выпал у него из рук прямо на песок.
Поезд поравнялся с несчастными матерью и ребенком — вот он уже промчался по ним… Они безвозвратно погибли.
Старый Туссум упал на колени, скрестил руки на груди и прошептал молитву. Такого ужаса он никогда еще не видывал. С большой неохотой, только из-за крайней бедности поступил он сторожем на железную дорогу, эту дьявольскую машину, как называли ее сначала старые турки. Он и его старая сестра Харрем не имели больше никаких средств к жизни, а другого места он не нашел. Но в эту ужасную минуту, сделавшись свидетелем такого страшного происшествия, от которого весь он трясся, словно в лихорадке, он снова был охвачен раскаянием, это было слишком ужасно! Он даже не мог спасти несчастную и ее невинное дитя. Может быть, он даже подвергнется наказанию, сделав донесение о случившемся.
Поезд давным-давно умчался и, наверное, уже достиг далекого города, а Туссум все еще стоял на коленях на песке возле своего фонаря. Никто во всем поезде и не подозревал о случившемся. Один он, Туссум, знал это, один он был свидетелем ужасного происшествия.
Но вот до ушей его долетел тихий крик ребенка.
Он прислушался — он не ошибся, это плакало дитя. Через минуту плач стал громче.
Туссум сейчас же подумал, что, может быть, бедный, брошенный на рельсы ребенок избежал смерти, хотя и тяжело ранен.
Собравшись с духом, он встал с колен, взял фонарь и по рельсам пошел к тому месту, где лежали Реция с сыном. Он думал найти изувеченный, окровавленный труп, но удивительно! Хотя Реция и лежала, словно мертвая, между рельсами, так что вагоны наверное прошли над ней и ребенком, но Аллах спас несчастных, один какой-то удар лишил Рецию чувств, ребенок же остался невредимым и громко плакал.
Туссум прежде всего осторожно отнес обоих от опасного места и положил на песок далеко от рельсов, так что теперь они были уже в безопасности. Затем взял фонарь и по рельсам поспешил к своему довольно просторному сторожевому домику.
— Харрем! — крикнул он, толкнув ногой дверь, своей сестре, уже спавшей. — Харрем, поди-ка сюда! Случилось большое несчастье!
— Несчастье? — спросила сестра Туссума, она имела очень сострадательное сердце и прежде, когда была побогаче, охотно делилась всем с каждым бедняком.
Туссум рассказал ей о несчастном случае.
— Может быть, можно еще помочь им, — сказала Харрем, — пойдем. Сведи меня туда.
— Ребенок жив, но женщина или девушка, кажется, погибла, — заметил Туссум, провожая сестру к тому месту, где лежала Реция с сыном, — она не шевелится.
— О Аллах! — вскричала старая турчанка, набожно сложив руки, она была богобоязненна и добра.
— Клянусь нашим божественным пророком, это было зрелище, какого я век не забуду!
— Ты и теперь, Туссум, бледен, как мертвец.
— Я еще весь дрожу.
— Аллах велик, — сказала Харрем, — если будет на то его святая воля, мы застанем в живых обоих.
— Мы отправим их в город.
— В город? Теперь, ночью, Туссум? Ни за что я не могу допустить этого. Их надо перенести в мою комнату.
— Но если она умерла?
— Вот они! Ты слышишь голос ребенка?
— Он кричит так жалобно! Бедная, несчастная женщина! — сказала сострадательная Харрем при виде бездыханной Реции, в отчаянии ломая руки. — Какую нужду и горе должна была испытать бедняжка, чтобы искать здесь смерти и бросить в ее страшные объятья невинную крошку. Мы с тобой, Туссум, бедны, но есть на свете люди еще беднее нас.