Подойдя к дверям в покои Нурбахар, Осман остановился, слыша заливистый детский смех и невольно улыбнулся. В покоях царила жизнь и радость, совсем не так, как в тех, где он был недавно. Теперь Осман понимал, почему в свое время его покойный отец не смог казнить Орхана. Он любил детей одинаково, но не думал, что женщины, воспитывающие его наследников настолько разные. Одним нужна власть и право голоса, а другим нужна лишь любовь. Одни могли быть преданными, а другие предавать. Выдохнув, султан взглянул на евнухов, что стояли у дверей и кивнул, они распахнули двери, и он увидел сидящую на подушках Нурбахар, которая радостно хлопала в ладоши, а маленькая Гюлер, согнувшись, неуклюже раскачивалась их стороны в сторону.
— Повелитель... — Нурбахар сразу же поднялась и поклонилась, ожидая разрешения взглянуть в глаза своему падишаху.
Эта преданность и любовь каждый раз завораживала султана, он чувствовал себя важным и нужным ей. Видел, насколько чисты ее помыслы. Он прошел через покои прямиком в фаворитке. Обхватил ее за плечи и одарил улыбкой. Она не подарила ему шахзаде, но это обязательно случится. Совсем скоро. Переведя взгляд на Гюлершах, султан опустился на подушке и протянул, к неуклюже стоящей девчушке, руки. Она не стала долго думать и сразу же зашагала в его сторону. Нурбахар улыбалась, видя, что ее молитвы были услышаны. Повелитель был дома, дарил свое внимание всем, кто собрался там, и это было великим праздником.
— Гюлершах-султан! — улыбаясь произнес Осман, держа на руках дочь. — Мой отец говорил, что шахзаде – это сердце султана. А дочь – это его душа! Моя смеющаяся дочь. Красавица! Нурбахар-хатун я благодарен тебе, тебе удалось доказать свою преданность мне. Можешь просить все, что хочешь. Сегодня я готов исполнить любое твое желание.
Нурбахар потупила взгляд, смотря то на дочь, то на султана.
— Разве я могу что-либо просить у вас? — тепло улыбнулась она, махнув служанками, чтобы те покинули покои, после чего опустилась на подушки, рядом с Османом. — Одной лишь похвалы из ваших уст уже предостаточно, чтобы сделать меня счастливой. Но вы сделали для меня великий подарок, тот, о котором я мечтала и о каком молила Аллаха.
Взгляд Османа с хитрым прищуром скользнул на Гюлер, затем на Нурбахар. Падишах словно сравнивал их, смотрел насколько они похожи, после чего его рука осторожно коснулась лица фаворитки. Она смотрела на султана с трепетом, который он сам ощущал. Осман чувствовал тепло, разливающееся по его телу от улыбки Нурбахар, видел с какой любовью она смотрела на дочь и мечтал о том, чтобы она родила ему еще и шахзаде. Он мечтал, чтобы его любовь подарила ему детей, ведь это великое счастье. Осман хотел походить на своего отца. Он хотел, чтобы люди, глядя на него вспоминала покойного султана Ибрахима.
— Теперь, когда все закончилось я могу быть спокоен, но расслабляться нельзя. Никто не знает, когда и кто вновь осмелится напасть на нас. — Задумчиво проговорил султан Осман, передавая дочь фаворитке и поднялся с подушек. — Ты прекрасная мать! Я не ошибся, когда выбрал тебя...
«Но я ошибся, когда выбрал Айку-хатун... Возможно, она изменится, любовь к сыну в ней проснется, но если нет, то шахзаде придется тяжело» – пронеслось в голове султана, когда он выходил из покоев фаворитки. Он шел по коридорам, вспоминая то, как совсем юным он бегал по ним, уворачиваясь от янычар и снующих туда-сюда евнухов. Осман чувствовал себя счастливым, но в то же время грусть напоминала о себе легкой болью на сердце. Его сын. Его сердце. Его кровь. Он был болен, и это нельзя было изменить. Шахзаде Мурад возможно не сможет увидеть прекрасную весну, а может встретит ее, будучи таким же слабым, каким был сейчас. Осман винил себя в том, что его сын родился таким. Вина Айки была в том, что не сумела сберечь себя во время беременности, а вина Османа в том, что он испытывал жалость. Отвратительное, мерзкое чувство, которое он не должен был чувствовать. Как бы тяжело не было ему самому, шахзаде Мураду было в разы тяжелее. Аллах послал испытание ребенку, пройдя которое тот сможет стать ближе к цели, которую преследовала его мать.
— Ибрагим-паша! — ухмыльнулся Осман, увидев визиря, стоящего в дверях и наблюдающего за кем-то.
Услышав Повелителя, он вздрогнул и перевел взгляд на султана, кланяясь ему.
— Что интересного ты там увидел? Никак влюбился? Я вижу в твоем взгляде то, чего не видал раньше... — проговорил Осман, после чего перевел взгляд туда, куда какое-то время назад смотрел Ибрагим и нахмурился.
— Я могу быть влюблен лишь в свое дело. Для меня честь быть Великим визирем. Я лишь наслаждался погодой. Чистое небо – это то, чего я давно не видел. В походе, каждый раз глядя в небо, я видел лишь тучи и чернь, а теперь оно светлое... Теперь я знаю, что небо – это отражение чувств Всевышнего. — Проговорил Ибрагим, боясь, что его ложь сделает хуже, но султан поверил ему.
Осман улыбнулся, похлопал Ибрагима по плечу и шумно втянул свежий воздух полной грудью. Его взгляд вознесся к небесам. Султан словно просил, чтобы отец дал ему хоть какой-то знак. Он хотел знать правильно ли поступает и гордился ли покойный султан Ибрахим им или же нет.
Солнце выглянуло из-за облаков, озаряя весь сад и лица паши и султана, а затем пошел дождь. Внезапно. Он не был сильным, но был настолько неожиданным, что, гуляющая по саду Хаджие-султан вместе со своими служанками со звонким смехом бросились к дверям. Ибрагим украдкой наблюдал за госпожой, и лишь она это замечала. А что же касалось Османа... он молча смотрел в небо, чувствуя, как по его щеке скользнула слеза.
«Если будет светить солнце и идти дождь – это значит, что Аллах гордится тобой. Солнце – его улыбка, дождь – слезы гордости! Так мне сказал однажды мой отец, твой дед и ты должен будешь сказать об этом своему сыну, Осман!» – говорил султан Ибрахим с легкой улыбкой, когда они наблюдали необычное, но до безумия красивое явление природы.