– Каким образом такое великолепное оружие оказалось заброшенным в самый дальний угол, где, очевидно, провалялось орк знает сколько лет? – Я любовно погладила узкое лезвие, даже в ярком свете очага отливавшее холодным голубоватым блеском.
– Как ты вообще умудрилась узнать об этом оружии? – удивился Гийом, – Оно уже много лет как считалось утерянным…
– А, – небрежно отмахнулась я, – призраки в подземелье рассказали, прямо все уши прожужжали о таинственном мече, скрытом в стене сокровищницы.
– Призраки? – поперхнулся элем Гийом, – Стена в сокровищнице? Ничего себе! Да этот клинок, по преданию, добыл первый граф де Брен, основавший наш замок и отличившийся в войне с сильфским королем. Вроде бы именно после этой войны остатки сильфов навечно ушли в Черные горы, но все произошло настолько давно, что в летописях даже не сохранилось упоминания о тех временах. Граф не захотел расстаться с удивительным мечом, но потом какой-то маг объяснил ему, что клинок заколдован и может принадлежать только тому хозяину, которого выберет сам. После этого меч спешно куда-то припрятали, а после смерти графа и вовсе потеряли.
– Призраки тоже ничего не знали точно, – пояснила я. – Сказали только, что меч по-прежнему в замке и зовет своего настоящего хозяина. Тогда я начала обшаривать сокровищницу и возле задней стены услышала подобие тихого, грустного пения. Когда я разобрала старую каменную кладку, то увидела в стене углубление, где завернутым в кусок полуистлевшего шелка и лежал меч в ножнах…
Пораженный моим рассказом, Гийом протянул руку к мечу и только хотел прикоснуться к прекрасному оружию, как тонкий лучик голубого пламени, сорвавшегося с клинка, полоснул его по пальцам, оставив на них внушительный ожог. Гийом восхищенно хлопнул себя по бокам:
– Не дается, в руки не дается! И вправду, видать, он сам хозяина выбирает! Ничего себе! – вновь повторил он и уважительно посмотрел на меня.
Я вытянула из ножен узкую, волнистую полосу благородной стали, оканчивающуюся обычной крестовидной гардой и рукоятью, обтянутой черной кожей. Мое сознание наполнилось чуть слышным поющим шепотом. Это клинок, после многих лет молчания и одиночества, говорил со мной. «Нурилон, Нурилон, Черная тень, – все различимее звучало в моей душе. – Я твой друг», – тихонько напевал мне меч.
– Его зовут Нурилон, Черная тень! – произнесла я.
Гийом удивленно покачал головой, но ничего не ответил.
Я положила руку на лезвие только что обретенного друга, закрыла глаза и обратилась к клинку. «Друг мой, я тоже одинока, но, возможно, вместе мы сможем добыть себе лучшую долю», – мысленно проговаривала я. И клинок понял и откликнулся. В его тихом пении зазвучали победные нотки, а на голубоватой стали проступило изображение полумаски и надпись «Солле де Грей».
– Клан Серых! Клан де Грей! – вслух перевела я.
– Вот это да! – вытаращился на меня Гийом. – Вроде как Греем и звали того самого сильфского короля! Да уж, Твоя Светлость Ульрика, уж если кто и сможет раскрыть всю эту историю до конца, так только ты!
В то время я даже не подозревала, что старый пропойца-солдафон может оказаться на редкость прозорливым человеком.
Впрочем, не кто иной, как сам Гийом, и был повинен в моем страстном увлечении оружием, совсем не свойственном юной девушке. Игнорируемая всеми прочими детьми в замке, я вечно таскалась за Маризой, изнывая от тоски и одиночества, и именно Гийому пришла в голову оригинальная мысль занять мою бездельную Светлость чисткой оружия, вскоре переросшей в серьезные уроки фехтования. Успехи мои стали столь очевидны, что уже к четырнадцати годам мало кто из графских вояк рисковал выходить против меня один на один, имей я при себе даже не боевой, а всего лишь деревянный тренировочный меч. Ибо к тому времени мэтр Кварус уже напрочь отказывался лечить причиненные мной увечья и переломы, мрачно предрекая графу бесславную кончину всей его гвардии от баловства негодницы-дочери. Граф сурово и прилюдно ругал меня, тут же за спиной демонстрируя пальцы рук, сложенные в знак восхищения и одобрения. При этом граф давно уже перестал проводить со мной занятия лично, откровенно признавшись, что его самолюбие безмерно страдает от поражений, легко наносимых сопливой девчонкой, и так же безмерно пыжится от великой отцовской гордости.
Не присущее девушке безразличие я выказывала и к тем искусствам, в которых так преуспели мои названные сестры. Вышивание золотыми нитями алтарных покровов для часовни Пресветлых богов, уроки изящных манер и подбор нарядов не привлекали меня ничуть. Глядя, как сестрица Луиза плывет по паркетному полу в облаке белого муслина, я лишь усмехалась и туже затягивала пояс кожаных штанов, отягощенный внушительным набором кинжалов и метательных звездочек. Как говорится – каждой птице свое оперение. Совершенно наплевательски отнеслась я также и к урокам литературы, философии и истории, с помощью которых графиня де Брен пыталась отшлифовать воспитание своих отпрысков. Да и что могли дать мне эти уроки, если к моим услугам была вся библиотека, объемом хранимых в ней знаний намного превышающая скудные изыскания наших учителей. Благодаря своему необъяснимому пониманию языков, я тщательно изучала книги, недоступные еще кому-либо помимо меня, и сначала откровенно зевала на занятиях, а потом и вовсе начала избегать их под любым более-менее благовидным предлогом. Прихватив гитару, перо и свиток пергамента, мы с верным Бесом удирали к маленькому лесному озеру, расположенному в нескольких милях от замка и к которому нам категорически запрещали отправляться в одиночку. Там, завалившись в густую мягкую траву, я тренькала на гитаре, мурлыкая куплеты, невесть откуда приходившие в мою голову. Обычно из своих лесных походов я привозила длинные свитки со свежими балладами, которые по причине излишней скромности редко когда отваживалась исполнять самостоятельно, но которые с огромным энтузиазмом и успехом распевали жившие в замке менестрели. Наверно, единственным увлечением, которое я разделяла со своими братьями и сестрами, стали уроки танцев. Легкие, изящные танцевальные па, выглядевшие совершеннее полета хрупких мотыльков, ассоциировались в моем воображении с четким и непринужденным рисунком боя. Все эти поклоны, неуловимо быстрые повороты сложного придворного ригодона, который старательно разучивал с нами маэстро Фриссе, совмещенные со стремительным росчерком моего Нурилона, служили для меня лишь удобной возможностью отточить воинское мастерство. Маэстро Фриссе, подвижный и сухощавый уроженец соседней провинции Форн, славящейся на все королевство своими танцорами и акробатами, нервно вздрагивал, когда я в неизменном кожаном колете и ботфортах выше колен входила в танцевальную залу. Шпоры на ботфортах бряцали при каждом шаге, колет пересекала перевязь меча, и нежное сердце маэстро-балетмейстера было едва в силах переносить огромное оскорбление, наносимое моей грубой персоной прекрасной науке танца. Сестрицы Мария и Луиза ехидно прыскали в кружевные платочки всякий раз, когда маэстро скрепя сердце приступал к дежурным увещеваниям.