- А гаврики эти на поверхность не выберутся?
- Не должны. За железной дверью они. В бывшем музее<На Шилинской шахте один из горнорабочих в восьмидесятых годах устроил минералогический музей и камнерезную мастерскую. Я был там. Многим из его экспонатов позавидовали бы многие минералогические музеи мира.>.
- Там уютно, знаю. Полы деревянные, стенки сухие.
- Уютно, но воли нету... - отвел от меня Шура свои задумчивые глаза.
- А друг друга они там не загрызут? С тоски или от темперамента?
- Нет. Мне кажется - друзья они. Как близнецы друг друга без слов понимают.
Мы замолчали и некоторое время думали о своем. Я первым прервал паузу и пошел ва-банк по системе Станиславского:
- Шур... - как можно жалобнее обратился я к сторожу шахты. - Может быть, ты и меня перезомбируешь? Черт его знает, может быть, и в самом деле бес-Хачик меня попутал и помимо моего сознания сюда пригнал... Да, точно... - ушел я в себя, сокрушенно покачивая головой. - Наверное, из-за этого всю жизнь меня тревога и мучила. Сидела в груди и мучила, гнала куда-то из городов. Понимаешь, - стыдясь своей откровенности поднял я глаза на зрителя (покраснеть не получилось), - я по любому поводу тревожусь и бегу незнамо куда.. Жизнь не мила мне стала, особенно в последнее время. И близким своим все порчу... Трех жен практически насмерть замучил своим неадекватным поведением Перезомбируй меня, а?. Вылечи, пожалуйста...
Глаза Шуры победно засверкали и он радостно улыбнулся.
- С тех пор, как я из больницы ушел, я никогда в людях не ошибался. Я тебя вылечу, добрым будешь, помни только - я так просто никому не доверяю, у меня все под рентгеном...
- Не беспокойся, Шура. Рентгень, не стесняйся.
- Давай, мы прямо сейчас тебя перезомбируем. Отдай, пожалуйста, свой пистолет.
- Слушай, а жить-то я буду после лечения твоего? - протягивая ему оружие, спросил я с опаской.
- Будешь! Еще как! - засмеялся Шурик. - С Инессой будешь! Пойдем со мной.
Он вывел меня наружу. Машина моя исчезла, как, впрочем, и Елкин. Увидев нас, все оставшиеся пациенты шахты встали со своих мест и стали вглядываться нам в глаза.
- Хачик его прислал, - сказал Шура, стараясь выглядеть хмурым. - Он сам признался. Просил его переделать. Давайте, пожалуй, начнем, а то ужин скоро...
Смоктуновский ясно улыбнулся и ушел за здание. Через пять минут он вернулся, таща за собой громыхающую железную вентиляционную трубу. Инесса с Тридцать Пятым пошли ему навстречу, взяли трубу за концы и понесли ее к нам.
- Вот сюда кладите, - сказал им Шура, указывая на асфальтовую дорожку, ведущую к курилке.
Когда труба была положена на указанное место, Шура подошел ко мне и, положив руку мне на плечо, ласково сказал:
- Давай, залазь в самую середку. И не бойся ничего.
Я пожал плечами, вздохнул, и полез в трубу. Как только моя голова оказалась внутри, впереди, у ее противоположного торца, я увидел голени Инессы. Ровные, светлые, они внушили мне уверенность в завтрашнем дне и я успокоился. Через минуту все сумасшедшие, включая и обладательницу соблазнительных ног, куда-то ушли и я стал подумывать, что, видимо, перезомбирование - это всего лишь очистка объектом исправления внутренней поверхности трубы от многолетней ржавчины. Ну, или что-то вроде того. Но я жестоко ошибся...
Минут через двадцать исполнители моего исправления вернулись и тут же мне стало себя очень и очень жалко: в торце я опять увидел ноги Инессы и сразу же - ее руку, швырнувшую мне под нос тлеющую тряпицу. И тут же отверстие трубы было заткнуто старыми изорванными ватниками. Стало совершенно темно и я понял, что они заткнули трубу и сзади меня. Едкий дым тлеющей ткани вошел в легкие и разорвал их кашлем. Я стал извиваться и бить затылком и руками о железо. И тут же сумасшедшие начали бешено колотить палками о трубу. Это было неописуемо ужасно. Я определенно чувствовал, что теряю рассудок, что еще немного этой пытки и я никогда не смогу стать прежним человеком...
Сколько все это продолжалось, я не знаю. Но неожиданно грохот прекратился, затычки были вынуты и мне вновь удалось глотнуть свежего воздуха, увидеть свет и голени Инессы. Отдышавшись, я начал вылезать по направлению к ним, но услышал ровный голос Шуры:
- Рано, милок, рано.
И все повторилось вновь. Вновь в трубу влетела горящая ткань, вновь стало темно и вновь они все вместе стали колотить палками по уже измятому железу. И вновь, когда все это кончилось, я услышал:
- Рано, милок, рано.
Как ни странно, этот повтор меня успокоил. Я понял, что задохнуться они мне не дадут и что экзекуция закончится либо после определенного числа повторов, либо после того, как я надолго потеряю сознание. И я свернулся ежиком и стал терпеть...
Очнулся я на траве. Мое тело лежало на спине, глаза смотрели в голубое небо, а когда его замещала голова Инессы - в ее настороженные, холодные теперь, зеленые глаза. "Спокойно, спокойно, дорогой! - подумал я. - Ты должен измениться. Стать другим, а то Шурик не поверит..."
- Как тебя зовут? - присев рядом со мной на корточки, строго спросил мой мучитель.
Я долго смотрел ему в глаза. Потом уронил голову набок и равнодушно ответил:
- Не знаю...
- Тебя зовут... тебя зовут Костей. И ты мой брат. Встань и иди к той сосне.
Я встал, подошел к сосне и прислонился к ней спиной. И увидел в руках у Шуры пистолет. "Идиот, - зло прошептал я. - Вздумал с сумасшедшими в детские игры играть. Идиот!"
Нас разделяло всего десять метров. "Бежать? - подумал я, оглянувшись. Не имеет смысла - поймают... Наверняка, у них все предусмотрено.
Шура поднял пистолет и дважды выстрелил. И дважды мочки моих ушей были ожжены горячими пулями. Нет, он не прострелил их мне. Он просто коснулся их горячим свинцом...
- Молодец, не побежал! Поверил брату, - сказал растроганный Шура, подойдя ко мне вплотную. - А теперь, на, в себя поверь...
Он сунул мне в руки пистолет и толкнул в спину, посылая меня к своим товарищам. А сам встал спиной к сосне. Уверенный в себе, ну, прямо движущая сила природы.
Я, решив, что в этой компании пытаться что-то понять - дохлое дело, подошел к безучастно стоящим сумасшедшим. Инесса завязала мне глаза кухонным полотенцем, остро пахнувшим сырым картофелем и хозяйственным мылом. Деловито проверив, плотно ли легла повязка, она подвела меня метров на пять ближе по направлению к Шурику, подняла мою руку, сжимавшую пистолет, точнее нацеливая, чуть поправила ее и тихо сказала:
- Стреляй, сколько патронов есть.
Когда я начал стрелять, прикосновение ее теплой, мягкой ладони еще не растворилось в моей руке.
На четвертом или пятом выстреле вышла осечка и, опустив пистолет, я сел на траву. Теплые спорые руки развязали повязку на глазах и прямо перед собой я увидел Шуру. Рядом с ним стояла Инесса и равнодушно смотрела на Тридцать Пятого, бьющегося в тихом припадке.
- Понял? - нежно сказал Шура и подавшись ко мне, обнял за плечи. - Это он за меня так переживал, что не выдержал морального климата. И ты теперь так бояться за меня будешь... Потому, как у нас с тобой одна жизнь теперь... Немного погодя подлечим тебя еще немного и ты совсем нашим будешь... И мы твоими навек станем...
А я улыбался... Но радовался я не его ласковым словам, а тому, что пятью минутами раньше не побежал в тайгу. "Если бы я тогда побежал, то стрельбы бы не было... - думал я, уже весь объятый эйфорией. - Раздался бы один короткий выстрел и пуля вышла бы у меня из переносицы. Умеют стрелять параноики, ничего не скажешь... А вот улыбка у меня получается какой-то нормальной, надо ее менять". И я захихикал, пытаясь убедить Шуру со товарищи в своей ненормальности. Или нормальности, как они ее понимают?
Шура внимательно посмотрел мне в глаза, затем озабоченно покачал головой и сказал:
- Да ты, Костя, что-то не в себе. Перепугался что ли?