Все же они одинаковые.
Все же они нужны друг другу и Керолайн доказывает свою значимость в ее жизни приникая к его губам в очередном поцелуе, сразу же углубляя его и вынуждая
Клауса в ответ на это довольно простонать.
Она только его и это не ошибка. Он ведь вернулся, стоял на пороге и теперь она его навсегда.
— Теперь я не потеряю тебя, — обхватив ладонями его лицо, прошептала Форбс.
Каждый участок её тела требовал его прикосновений. Кожа горела от возбуждения, а все мысли только о нем, как будто все выключилось и она желала только его.
Воздуха совсем не осталось в лёгких, когда тот срывал с нее платье, ведь Клаус Майклсон не станет возиться с пуговицами, а Керолайн больше не боится.
Если и гореть в Аду, то только с ним.
Сгорать от его прикосновений и поцелуев, которые сжигали её изнутри.
Если любоваться обнаженным телом закатанным в простыни, то только ее.
Идеальной отточенной фигурой, растрепанными белокурыми локонами.
Керолайн Форбс сгорела вместе с ним.
Сгорела в огне страсти и возродилась Керолайн Майклсон. Возродилась королевой достойной короля.
Если и гореть, то только с ним.
Керолайн проснется вспоминая его ласки, по привычке коснется рукой шеи, когда приподнимется на постели.
— Это ты зря, любовь моя, — послышался голос Майклсона и она заметила мужа стоящим за мольбертом, а из одежды на нем только брюки.
— Клаус! Ты что? Рисуешь меня? А как же приличия, Ирма с дочерью и охрана? Какая же я глупая, — закутывается в простынь, встает с постели.
— К черту приличия и о них я позаботился, — опускает испачканную кисточку в стакан с водой. — Мы возвращаемся домой и теперь все будет, как прежде. Мы вернет то, что потеряли.
— Ты уже закончил? Я могу посмотреть? — пристроилась сзади и поцеловала в щеку, сфокусировала свой взгляд на портрете. — Это превосходно…
— Теперь я знаю, что у тебя хороший сон, — произносит Майклсон оборачиваясь к ней, касается ее губами ее губ.
— Тогда, ты должен знать, что я всегда добиваюсь своей цели и хочу, чтобы ты закончил те рисунки, которые присылал мне с письмами, — улыбается, после того, как прерывает поцелуй. — Я хранила их, как и любовь к тебе в моем сердце.
— Я сделаю это для тебя, Керолайн, — шепчет тот, когда их лбы соприкасаются. — Ты спасаешь меня и заставила взглянуть на мир другими глаза. Ты меняешь меня…
— Нет, нас меняет любовь, — вздыхает та, одной рукой касаясь его лица, а другой придерживая простынь. — Теперь мы будем вместе: » Всегда и на вечно.»
— Тогда, добро пожаловать в вечность, Керолайн Майклсон, — отвечает, не выпускает из своих объятий, а наоборот, притягивает к себе, чтобы коснуться таких желаемых губ возлюбленной.
*** Чикаго. Квартира Элайджи и Кетрин. Осень. 1934 год.***
Вечность.
Кетрин Пирс никогда не задумывалась о вечности.
Для нее этот мир не делмлся на плохое и хорошее. Она ведь не хорошая, скольких она убила и скольких бы убила, если не встреча с Элайджей. Он тоже не был хорошим, ведь готов пойти абсолютно на все ради защиты своей семьи, готов даже пожертвовать своей жизней.
Они не плохие, но и не хорошие.
По утрам они сидели на кухне, а вечерами она засыпала в его объятьях.
Ей было странно, когда Майклсог купил пианино и учил Надю играть на этом музыкальном инструменте. Он ведь вложит в эту малышку все достояние Майклсонов и Кетрин знала это, когда приходила и молча наблюдала за ними. Он смотрел на нее тем взглядом, которым мог смотреть на нее только он. Только этот мужчина смотрел на нее и внутри ее становилось горячо. Она смотрела на него так, как будто Элайджа и вправду что-то значил для нее, смотрела и он знал, что она только его, не ранит.Наверное, для них обоих так было легче — разделять тишину в этой квартире, передавать любовь взглядами. Не нужно было лишних слов, когда взгляд говорил гораздо лучше.
Тишину в этой квартире нарушали только звуки фортепьяно. Надя ладила с Элайджей, который заменил ей отца, заполнил ее пустоту и малышка со временем перестала быть замкнутой и напуганной. Потребовались годы, чтобы та заново начала улыбаться, вновь потянулась к людям и завела себе новых друзей, приняла учителей, который нанил для Элайджа. У их дочери должно быть лучшее воспитание и манеры. Элайджа вложит все в Надю, заполнит пустоту в ее пустоте и она точно знает, что больше не будет слез.
У них впереди вечность, чтобы стать счастливыми.
Они ожидают появления первенца, который станет их утешением, счастьем и в этом ребенке, в чертах лица они будут вместе, даже когда они умрут. Кетрин думала, что у малыша будут ее губы и глаза Элайджи. Майклсон же считал, что их ребенок — отражение истории их любви, всего того, что они пережили. Элайджа помнит, что обещал рассказать их ребенку историю о спасении и любви, семье. Элайджа обязательно расскажет, ведь правду должны знать.