Не так трудно хранить секреты от пятилетней девочки. Я была ребёнком. Для меня было не сложно спрятать какую-либо произошедшую травму глубоко внутри себя и притвориться, что всё это не более, чем дурной сон. Но сохранить секрет от пятнадцатилетнего, от такого любопытного, как Даин? Это не просто достижение. Чем больше ответов всплывало из этой бредовой ситуацией, тем порождало ещё больше вопросов; те, на которые я либо не смогла бы ответить, либо же просто не хотела отвечать.
Поравнявшись со мной, Джереми положил руку на дверную ручку комнаты для терапии и открыл дверь в сложное испытание, отступив в сторону, чтобы позволить мне войти первой.
Как только дверь захлопнулась, а я услышала звук закрывающегося замка, то повернулась к Джереми, сделав голос максимально властным.
― Я слушаю.
Я вздрогнула, когда заметила, как пристально он смотрел на меня.
― Почему бы нам не присесть? Так будет намного удобнее, чем стоять посреди комнаты.
Я не смогла сдержать гнев, окутываемый меня изнутри.
― Ладно. Куда мы отправимся сегодня, Док? В какой ужасающей части моей жизни вы бы хотели покопаться?
Сделав большой шаг, он сократил расстояние между нами. Когда он положил свою ладонь на мою щеку, его глаза согрели меня добротой и заботой.
― Я пытаюсь помочь тебе, Алекс. Прости, что я попросил твоего брата уйти, расстроив этим тебя, но тебе надо отпустить эту ситуацию, прежде чем я тебе кое-что расскажу. У нас не получится сделать в этой комнате то, что мы задумали, если тебя что-то очень тревожит.
― Тревожит? ― мой голос задрожал, я отчаянно сдерживала ярость и изнуряющую печаль, что будто душили меня изнутри. ― Как это может не тревожить? Даин ― это всё, что у меня осталось. Он был моей силой и моей связью с миром за пределами этой ёбанной психушки. Видеть его таким обезумевшим... ― мои слова будто покинули меня, поток эмоций перекрывал мою способность говорить или даже думать.
Джереми даже не вздрогнул в ответ на вихрь моих эмоций.
― Давай присядем, Алекс. Я не смогу помочь тебе, если ты будешь такой расстроенной.
Отведя меня в красную зону, он позволил мне занять моё место, прежде чем окружить нас занавеской. Его заинтересованность в этой комнате не обошлась без моего замечания. Это была безопасная зона, без кровати или чего-то, что подвело бы меня к краю. Заняв место напротив меня, он терпеливо ждал, пока я выплёскивала наружу всё угнетение, накопившееся во мне за последние несколько дней. Такое чувство, будто прошло несколько часов, но, вероятно, это были лишь несколько минут. Слёзы текли по моим щекам, я кашляла и захлёбывалась слюной из-за собственных рыданий. С опухшими глазами и соплями, капающими из носа, я посмотрела не него и улыбнулась, когда заметила платок, который он вытащил из диспенсера, чтобы передать мне.
Он вернул мне улыбку, терпеливо ожидая, когда я возьму себя обратно в руки.
― Становится лучше после того, как выпускаешь наружу то, что засело внутри, да?
― Я даже не уверена, что выпустила. Я чувствую такую усталость, я так запуталась во всём. Я…я просыпаюсь в этом месте, мне рассказывают ужасные вещи обо мне, и у меня нет никакого выбора, кроме как поверить в то, что говорят мне люди, потому что я не могу вспомнить всё сама.
― Ты уже вспоминаешь, Алекс.
После того, как я вытерла нос рукой, я взяла второй платок, который он передал мне.
― Что? Нет. Не вспоминаю. Всё, что я знаю, ― это то, что ты и кучка психов, живущие здесь, мне рассказали. Я не могу доверять персоналу, я не могу доверять...
― Ты можешь доверять мне. ― Он сделал паузу, позволяя смыслу своих слов дойти до меня, прежде чем добавить, ― Что ещё более важно, ты должна доверять себе.
Тяжело вздохнув, он снял свои очки, осторожно положив их на приставной столик, пока обдумывал, что ещё ему сказать. Даже в полумраке комнаты он казался уставшим, под глазами залегали тёмные круги, которых у него не было накануне. Я задалась вопросом, это ли он чувствовал, когда смотрел на меня. Я не могла вытерпеть боль и разочарование, которые окутывали его, будто вторая кожа. Я хотела сделать всё, что в моих силах, чтобы остановить это. Но я ничего не могла предоставить ему, ничего не могла сказать, чтобы стереть напряжённость, появившуюся из-за того, что он упорно пытался что-то сделать.
― Я ещё та заноза в заднице, да? ― это была попытка ослабить напряжение, которое очевидно виднелось в его теле.
Он усмехнулся на мой комментарий, и я улыбнулась, поняв, что подарила ему хоть частичку легкомыслия, чтобы облегчить его стрессовое состояние, которое было так заметно изнутри.
― Ты не заноза в заднице, ― у него был грубый от усталости голос, что прибавлял его словам соблазнительности.
Встав со стула, он пересёк небольшое пространство и присел передо мной на стол. Наши колени задевали друг друга, и я сосредоточилась на том, где они соприкасались. Мне было спокойно, когда он был рядом, в эти безмолвные моменты между нами мне казалось, что то, что находилось за этой комнатой, не могло вторгнуться и украсть у меня то, что с его присутствием я становилась менее сумасшедшей.
Потянувшись, он молча взял мои руки в свои, когда пристально смотрел на них и потирал своим большим пальцем мои костяшки.
― Думаю, твой диагноз в течение нескольких лет ошибочно принимали за верный, ― признался он.
Меня поразили эмоции в его голосе: усталость и опасение, что вытекали из каждого слога, образованного этими идеальными губами.
― После разговора с твоим братом я надеялся начать процесс вспоминания второго сексуального партнёра, который умер в твоём присутствии...
― Почему меня не арестовали за первого? Что случилось той ночью, Джереми? Почему я не могу вспомнить, ошибались ли они насчёт амнезии?
― Потому что ты не позволяешь себе вспомнить. ― Он посмотрел на меня, я глубоко вздохнула и посмотрела в его сапфировые глаза. Он был так близко, но так далеко; мужчина, которого я так хотела коснуться. Меня привлекала каждая черта его лица и тела. То, как он двигался, как говорил, даже расстояния между нами было недостаточно, чтобы я смогла подавить то, что чувствовала, когда смотрела на него. За несколько дней он стал неким убежищем для меня. Там, среди пациентов и другого персонала, я чувствовала себя незащищённой и напуганной, но здесь...
Здесь, с ним, на несколько мимолётных моментов мне могло показаться, что я живу нормальной жизнью. Я знала, что он мой доктор, что мы не могли переступить черту, но даже знания этого было недостаточно, чтобы я перестала думать о нём, как о ком-то большем.
― В ночь, когда Бобби умер, ты подвергалась нападкам не только от него, но и от двух его друзей. Тебя накачали наркотиками, Алекс. Токсикологический анализ показал наличие ГГБ (прим. пер:Гамма-Гидроксибутират) в твоём организме.
― ГГБ?
Всё ещё потирая мою руку своим большим пальцем и изучая мои пальцы, он отказывался смотреть на меня, когда говорил,
― Это наркотик для совершения изнасилования, несколько лет назад был популярным из-за того, с какой лёгкостью его могли приобрести. Очень похож на Рогипнол, может повлиять на мышление человека, расслабить тебя, а также полностью вырубить или просто вызвать потерю сознания, если использовать его в достаточном для этого количестве. По сути, он влияет на память человека. Не имеет запаха и цвета. Можно подмешать в напиток, при этом, не меняя его вкуса. Обладает особо мощным действием в сочетании с алкоголем.
Он, наконец, взглянул на меня, в его глазах было столько сочувствия, что я задрожала. Он говорил мне, что меня изнасиловали, раскрывая мне то, что должно уничтожить каждую часть меня.
― Так вот почему я ничего не помню о той ночи? Потому что они накачали меня?
― И это то, почему тебя не арестовали за преступление. Врачи не поверили, что женщина под влиянием алкоголя и ГГБ сможет физически побороть троих мужчин, которые были намного больше её. Тебя не рассматривали в качестве главного подозреваемого до последующего убийства Чейза Уоллеса.