Побледнев от бешенства, я стукнул кулаком по столу и бросил в лицо собеседнику:
— Вы не жили в нашем замке. Вы не видели, как моя мать цеплялась за его ноги, чтобы удержать дома, вы не видели, как она распростерлась на полу, содрогаясь от рыданий, пока он сажал меня в седло. Ее крик, крик ярости и бессилия, еще долго звучал в ночи. А я был ребенком, Элиос, маленьким мальчиком, которого научили убивать, еще не обучив грамоте.
Элиос коротко усмехнулся:
— Понимаю… И теперь с помощью Наставничества вы надеетесь отомстить за этого ребенка. Но сами себе не мстят, Агон.
— О, да! Мне плевать на все красивые слова, что вы здесь произносите, я отказываюсь становиться тем, кем меня хотел видеть отец.
— Пусть будет так… Тогда вы должны бежать, покинуть эту школу, прежде чем ваше проклятое упрямство не привело к трагедии.
Я застыл, не способный оторвать взгляда от губ психолунника. А что, если он не подвластен чарам магов?
— Так, значит, вы мне поможете… Я мог бы уехать морем. Пардьем ничего не узнает.
— Восстать против воли Магической криптограммы?! Не испытываю никакого желания. Но я намерен поговорить о вас с Дьюрном.
— Спасибо.
— Нет, не благодарите меня. Я проявляю слабость, а должен быть жестоким ради вашего же блага. Но сейчас на кону стоит благополучие школы, а по сравнению с ним ваша судьба ничтожна. Идите, — он устало взмахнул рукой, — идите к Урланку и продолжайте притворяться, живите с вашими страхами и угрызениями совести… Вы слышали меня, уходите!
Он повернулся ко мне спиной.
Мне нечего было добавить. Под взглядами психолунников, склонившихся к своим аналоям, я покинул Мыслеторий, чтобы вернуться в павильон Урланка.
Мастер оружия ждал меня у дверей и, увидев мою мрачную физиономию, кажется, пожелал испариться.
— Ну что? — спросил он, увлекая меня по направлению к первой галерее.
Облокотившись на перила, я попытался расслабиться, снять напряжение последних часов. Речи Элиоса коснулись самых потаенных струн моей души. Уже очень давно никто не мог заставить меня говорить о матери. Вопрос Урланка показался мне отвратительным скрипом, словно кто-то провел гвоздем по железу.
— Давайте рисовать, — грубо буркнул я.
Он вздохнул и облокотился на перила рядом со мной. Его вытянутое лицо со впалыми щеками выражало внимание, соответствующее случаю.
— Вы выглядите очень расстроенным. Они выдвинули обвинение?
— Нет. Но они доложат о моем случае Дьюрну.
— A-а, тем лучше, — выдохнул он. — А то я боялся, что…
— Что? Чего вы боитесь? — Я уставился на него.
— Я боюсь, боюсь за вас! — воскликнул он, защищаясь. — Я бы хотел, чтобы ваше пребывание здесь ничем не осложнилось…
— Что вами движет? Элиос обвинил меня в том, что я трус. А в чем меня обвиняете вы?
Урланк вздрогнул, но затем накрыл мою руку своей.
— Я ни в чем вас не обвиняю. Ради всего святого, успокойтесь. Гнев ослепляет вас.
— Напротив, — заупрямился я, — он помогает мне мыслить здраво. Но вы не ответили на мой вопрос. Почему в первый день моего пребывания в Школе Ловцов Света Арлекин сказал, что вы ищете встречи со мной? Вы ждали меня, хотели, чтобы я стал вашим учеником.
— Я уже говорил, ваш отец встретился с каждым преподавателем. Я выслушал рассказ о вашей жизни. Барон ничего не скрывал и дал нам шесть дней на то, чтобы мы обратили вас в нашу «веру». Наша неудача стала бы победой воззрений Наставничества.
— Отец… опять он.
— Я провел в его обществе целый вечер. История его сына Агона, сколь бы короткой она ни была, глубоко взволновала меня. В тот вечер я поклялся, что сделаю все возможное, чтобы отвратить вас от Наставничества. Почему бы нам не закрыть эту тему? Давайте продолжим работу и перестаньте задаваться вопросами, касающимися школы.
— Для того чтобы соответствовать выбранной роли, чтобы поддерживать совершенную иллюзию, мне необходимо обзавестись еще одним учителем на другой стороне улицы.
— Вернемся к этому чуть позже. Мои наброски говорят сами за себя, о них уже узнали и, ручаюсь головой, никто не упрекнет вас за то, что вы посвятили день рождению железной души…
— Хорошо. В любом случае мы лишь завтра узнаем, заинтересовался ли Дьюрн моей скромной особой.
— Совершенно верно. А пока не будем терять времени.
Мы принялись работать с последним наброском мастера. К моему изумлению, как и прошлым вечером, мы опять увлеклись беседой, которая снова затянулась и превратила нас если не в единомышленников, то в сообщников.