— Знаешь ли, Агон, — рассказывал Сарн, — их магия такая тяжелая и смертоносная по двум причинам. Во-первых, оковы делают танец неестественным, Танцор отчасти превращается в марионетку, повинующуюся чужой воле, и в результате магии полуночников недостает тонкости. Но помимо этого, какими бы необыкновенными акробатами ни были Танцоры, им случается запутываться в нити, и тогда совершенные ошибки приводят к страшным последствиям. Хотя порой я снимаю шляпу перед дерзостью полуночников. Они истинные первооткрыватели, и их мужество не раз поражало меня. Они могли бы отказаться от нити, удерживающей Танцоров, но маги Полуночи превратили ее в фетиш. Привязывая к себе Танцора, они идут на самые разные ухищрения. Одни изготавливают ножные браслеты с шипами, ранящими лодыжку Танцора, и магия, порожденная страданием, принимает извращенные формы. Гнусность, скажешь ты мне! Конечно. Но иногда подобные извращения приносят удивительные плоды. Другие представители Ордена Полуночи предпочитают очень тяжелую нить, миниатюрные кандалы, которые удерживают Танцора рядом с хозяином. И тогда мы получаем оборонную магию во всей ее красе. Тебя удивили мои слова! Однако именно благодаря полуночникам мы развили эту область магии. Черная волшба не всегда разрушительна. Не стоит заблуждаться!
Что касается полуденников, то о них Сарн говорил мало, и если уж он упоминал белых колдунов, то в его речах всегда звучал плохо скрытый сарказм. Затменник обвинял Орден Полудня в том, что тот неустанно популяризирует магию, пытается сделать ее достоянием первого встречного.
— Обычные люди не должны знать наших секретов, — утверждал мой учитель. — А маги Полудня не гнушаются принимать в свои ряды любого крестьянина, который якобы чист душой. Какой абсурд… Их магия не способна удивлять. Они идут по проторенным тропинкам, стремясь к совершенству уже изученного. Никакого риска, никаких экспериментов. И зачем я тебе все это рассказываю? Мы только даром время теряем.
За те два месяца, что я провел рядом с Сарном, он больше никогда не возвращался к полуденникам. В результате я принял его рассказ на веру. Мне недоставало объективных сведений, но я не сомневался, что Сарн дал правдивую оценку магии полуденников.
Мой Танцор оказался настоящим стихийным бедствием. Стоило мне приоткрыть клетку, как он ринулся наружу и принялся с буйной радостью кружиться по комнате, словно расшалившийся ребенок. Сначала мне казалось, что он как две капли воды похож на Танцора Сарна. Но постепенно, наблюдая за этой крошкой, я обратил внимание на некоторые малозаметные отличия: более тяжелые бедра, более короткие руки, и при этом чрезвычайно узкие ладони.
Я раскладывал перед ним все сокровища, таящиеся в моем сознании, стараясь завоевать доверие волшебного создания и наладить эмпатическую связь. Но сначала у меня ничего не получалось. Затем я понял причину своих неудач: нам мешала Тень. Совершенно непроизвольно рапира закрывала мой мозг от чужеродного вторжения, не давая вести диалог, каким бы отвлеченным он ни был. Тогда я отдал рапиру Амертине. Это решение привело обеих дам в восторг: мое живое оружие пыталось проникнуть в тайну своего рождения, понять, для чего оно явилось на свет, и помочь Тени могла лишь Амертина, которая получала истинное наслаждение, общаясь с «дочерью».
После того как я на время расстался с Тенью, поведение магического существа кардинально изменилось. В первые дни нашего мысленного общения я ощущал только робкие касания чужого разума, брошенные эмоции, каждую из которых я исследовал, словно драгоценную диковинку. Танцор же пытался проникнуть в мою душу, понять мои мысли. Но все же это был не полноценный диалог, который мы вели с Тенью. Танцор довольствовался впечатлениями. Он витал в моем разуме, словно легчайший бриз, никогда не задерживаясь в нем.
Сарн объяснил, что эмпатический разговор с Танцором никогда не облекается в слова. Следует позволить миниатюрному созданию «ласкать» ваш рассудок, говорил учитель, и тогда вы достигнете полного единения.
Прошло совсем немного времени, и Танцор принял меня. Почему? Этого я никогда не узнаю. У Танцоров свои причуды. Как описать странную природу наших отношений? Мы стали друзьями детства, которым не требуется слова, чтобы говорить друг с другом. Понемногу я научился «слышать», что хочет сказать Танцор. Сарн внимательно следил за рождением нашей дружбы и поражался той скорости, с которой мы освоили эмпатическое общение. Он догадывался, что существует некая сверхъестественная причина, способствующая нашему сближению, но даже не мог заподозрить в этом Аккорды. А вот я не сомневался, что, будучи аккордником, реагирую на ментальную связь на подсознательном уровне…