Он помог ей сесть на своего собственного коня, которого держал за поводья. Конь Ллиэн умчался далеко за пределы поля битвы.
Они еще раз объехали ужасную бойню в поисках выживших, но, кроме одного эльфа с обезображенным ударом топора лицом, который захлебывался кровью в предсмертных судорогах, все остальные были мертвы, и их тела уже окоченели.
Наступила ночь, но они все еще искали, освещая себе путь факелами.
Они нашли короля Рассуля и его приближенного, Ас-сана, в неглубокой расселине, оставшихся вместе и после смерти, окруженных многочисленными телами гномов, кровь которых застыла темными лужами в снегу и грязи. Они узнали серых эльфов из Гврагедд Аннвх — почти все лежали здесь рядом со своими собратьями. А на всех убитых гномах были доспехи и плащи армии Черной Горы…
— Рогор! — с ненавистью прошептал Утер. — Это моя вина… Я должен был позволить тебе его убить, там, на болотах…
— Может быть, еще есть надежда, — слабо проговорила Ллиэн. — Здесь нет ни одного из Высоких эльфов и ни одного гнома, кроме гномов Черной Горы… Война еще не охватила все народы. Нужно возвращаться в Лот. Я должна поговорить с Ллэндоном, и тебе тоже нужно рассказать королю Пеллегуну обо всем, что ты видел. Болдуин его послушает. Наверняка…
Ллиэн замолчала. Она вдруг ощутила какую-то странную слабость. Она несколько раз глубоко вдохнула холодный воздух и, подняв с земли горсть снега, растерла себе лицо. Вот тогда она его и увидела. Мужчина-ребенок с белыми волосами, в длинном синем балахоне, опирающийся на простой железный посох, смотрел на нее с высоты небольшого холма и улыбался. Тот самый человек, которого она видела на берегу озера. Которого заметила позже, при выезде из Лота. Которого до сих пор никто не мог увидеть, кроме нее.
Но Утер тоже видел его и тоже ощущал странное недомогание. Он обнажил меч и встал между королевой и этим необычным человеком, подняв левой рукой факел, чтобы лучше его разглядеть.
— Кто ты? — спросил он.
— Меня зовут Мирддин, — ответил тот удивительно юным голосом и слегка иронично кивнул головой — это можно было принять за приветствие, но Утеру показалось, что незнакомец насмехается над ним.
— Чего ты хочешь?
— «Чего ты хочешь?» — передразнил он. — Почему ты думаешь, что я от тебя чего-то хочу, Утер? Потому что тебе кажется, что ты можешь быть для меня чем-то полезным? Ты, не выполнивший свою миссию, ты, не сумевший предотвратить эту ужасную резню?
Кровь бросилась в лицо Утера. Он не отваживался взглянуть на Ллиэн, но чувствовал на себе ее взгляд. Неужели она тоже считает, что все произошло по его вине?
— Слишком рано, Утер, — продолжал Мирддин. — И потом, ты еще всего лишь человек.
И он рассмеялся звонким смехом, похожим на детский, — радостным и совершенно неуместным посреди поля, усеянного трупами.
Ллиэн, застыв от изумления, смотрела на него, и наконец какая-то догадка промелькнула в ее сознании.
— Это не человек, — прошептала она, — но и не эльф. Возможно, в нем есть что-то от того и другого…
— Ты права, — ответил Мирддин. — Я — ни то и ни другое. Я всего лишь сын эльфийки и человека… Идите за мной.
— Это невозможно, — пробормотал Утер. — От людей и эльфов дети не рождаются!
— Но я ведь существую, ты же видишь! Эка невидаль… К тому же я скоро буду не одинок.
Он с улыбкой указал на живот Ллиэн.
— Ты подаришь жизнь дочери, которую люди назовут Морганой. Но это будет не то имя, которое ты ей дашь…
Утер и Ллиэн переглянулись, и в их глазах поочередно отразились изумление, восхищение, любовь, страх — по мере того, как слова странного предсказателя проникали в их сознание.
— Не возвращайтесь в Лот, прошу вас, — настой чиво произнес Мирддин. — Вы потерпите неудачу, ибо это предрешено. Вы должны спастись, и только ваше спасение может помешать полной победе людей.
Кровь Утера снова закипела.
— Какая еще победа людей? — закричал он. — Где ты видишь людей? Посмотри вокруг! Посмотри на эту…
Он обвел рукой поле сражения.
— …эту бойню! Здесь только эльфы и гномы. Нам не остается ничего другого, как попытаться спасти остальных!
Мирддин опять разразился своим неестественным, раздражающим смехом.
— «Не остается ничего другого!» — повторил он, так похоже передразнивая Утера, что Ллиэн невольно улыбнулась, и это окончательно вывело рыцаря из себя. Но Мирддин сделал рукой успокаивающий жест.
— Прости меня, Утер. Конечно, в этом нет ничего смешного. Но, видишь ли, люди…
Он замолчал, словно ему на ум пришла какая-то неожиданная мысль.
— Да, в самом деле, — прошептал он. — Ты всего лишь человек. Но однажды ты станешь таким, как я, и тогда ты сможешь понять…
Потом он обернулся к Ллиэн и продолжал:
— Люди всегда всего боятся. Грома, молнии, бури, леса, гор… И все, чего они боятся, они обожествляют: Солнце, звезды, большие деревья и камни. Вот почему они начали чтить единственного Бога. Он один заменил всех остальных, Он одновременно Отец и Сын, Он на небе и в душе. Это как раз то, чего им не хватает, понимаешь? Одной-единственной, простой силы, одного-единственного объяснения всего, что происходит во Вселенной, всех ее тайн… Идите за мной, мне нужно показать вам кое-что.
На этот раз они повиновались, невольно поддавшись власти этого голоса, звонкого и могущественного одновременно. Ни Утер, ни Ллиэн больше не чувствовали той необъяснимой слабости, которая охватила их при его появлении. Они медленно поднимались на холм, держась за руки.
Вблизи Мирддин действительно казался ребенком — определить его настоящий возраст было невозможно. Его кожа не была голубоватой, как у эльфов, но в то же время необыкновенно бледной и такой тонкой, что казалась почти прозрачной. Волосы были белыми — не седыми, как у стариков, а абсолютно белыми, без малейшего блеска, словно его голову покрывал снег. И на фоне этой белизны сияли ярко-зеленые, золотисто поблескивающие глаза, такие же, как у Ллиэн.
— Вы должны были потерпеть поражение, чтобы началась настоящая война, — снова заговорил он глядя на Утера. — И в этом поражении нет ничего позорного, потому что это именно то, чего все ждут, потому что все вас обманули, потому что и сама ваша миссия изначально была предательством. Конечно, ты можешь попытаться сохранить мир, но ты потерпишь неудачу, Утер, и тогда твой крах будет окончательным. Если вы вернетесь в Лот, вы погибнете, и тогда надежда уйдет навсегда. Эльфы, гномы и даже монстры исчезнут в сумраке времен, как далекая легенда, и когда-нибудь сами их имена будут позабыты, лишенные смысла, и никто в целом свете не будет верить в их существование… Взгляните.
Увлекая их за собой, он быстро преодолел последние несколько туазов, отделявшие их от вершины холма. Вдалеке над горизонтом пылало зарево пожара.
— Это Лот, — коротко произнес он.
Город был охвачен пламенем, и казалось, что сердца людей пылают неугасимой ненавистью, способной сжечь все королевство.
— Никто, кроме людей, не смог бы устроить этот пожар, — сказал Мирддин. — И только человек сможет его погасить. Человек, осененный дыханием дракона…
Он взглянул на Утера и Ллиэн, и на мгновение его безмятежные детские черты омрачила глубокая печаль. Но рыцарь, не отрывавший глаз от зарева, этого не заметил.
— Конечно, еще слишком рано, — добавил мужчина-ребенок.
И внезапно бросился вниз по склону, исчезая в сумраке ночи.
— Мирддин! — закричал Утер.
Откуда-то из сумерек, окутавших заснеженную землю, до него донесся голос:
— Только эльфы называют меня Мирддин… А люди — Мерлин.