Вскоре наш отряд должен был отправиться на боевое задание, и поэтому мне срочно потребовалась лошадь. Омикур сказал, что у одного из бойцов воспаление легких, и он, несомненно, уступит мне свою лошадь. Я зашел в дом, где лежал заболевший товарищ, и объяснил ему цель своего визита.
Больной неподвижно лежал на кровати. Он лишь скосил глаза и, не говоря ни слова, стал внимательно меня разглядывать.
— Вы любите лошадей? — произнес он после долгой паузы.
— Да, и хорошо в них разбираюсь.
— Тогда сделаем так. Свою лошадь я не буду ни продавать, ни одалживать. Я передам ее в распоряжение отряда. Это все, что я могу сделать для моих товарищей. Да и мне от этого хуже не будет. Лошадь эта охотничья, и она очень хороша. Кличка ее — Форбан. Желаю удачи.
Я пожал его горячую от жара руку и пошел к выходу, но он окликнул меня.
— Я часто глажу ее под правым ухом. Гладьте и вы ее, чтобы она вспоминала обо мне.
Дорога из Блуа проходит через Венское предместье, а затем тянется между лесами. По этой дороге мы двинулись в направлении Брасье, собираясь там переночевать. Брасье оказалась совсем бедной деревней. Попав в нее, мы поняли, каковы будут условия нашего пребывания в этих краях.
Как только отряд вошел в деревню, и жители услышали стук копыт наших лошадей, мгновенно началась страшная паника, и все побежали, куда глаза глядят. Улицы буквально в одну секунду опустели. Остались только два паренька, которые метались из стороны в сторону и громко кричали: "Пруссаки! Пруссаки!" Люди забаррикадировались в своих домах, и только одна старая женщина застряла около пруда. Она хлестала хворостиной тощую корову, которая ни за что не хотела идти домой.
— У нас тут нет партизан! — закричала женщина, когда мы приблизились к ней, — клянусь вам! Пруссаки не злые, я знаю, они не злые!
Мы объяснили ей, кем мы были на самом деле.
После этого начался второй акт комедии. Никто ничего не хотел ни давать нам, ни продавать. Каждый уверял, что деревня их обнищала, что запасы дров они распродали, а то, что осталось, нельзя трогать ни под каким видом, что сено они запасли на зиму, и если мы его тронем, то вся скотина умрет с голоду.
Спрашивается, а чем мы должны были кормить своих лошадей, если они не желали уступить ни клочка сена? Мы ведь явились, чтобы их защитить.
В общем, местные жители отказывали нам во всем, хотя мы просили их честь по чести, и нам пришлось прибегнуть к реквизиции. В итоге я прекрасно выспался в хлеву, лежа на охапке вереска и накрывшись, словно одеялом, вязанкой ржаной соломы. Правда, мне так и не удалось утолить как следует голод — весь мой ужин состоял лишь из куска хлеба с творогом.
На следующий день мы двинулись дальше и вскоре оказались в местности, где в любой момент можно было ожидать нападения пруссаков. В качестве меры предосторожности мы использовали прием, который обычно применяют уланы: разделившись на группы по три человека мы непрерывно вели разведку по обе стороны от дороги, а впереди за ситуацией следила головная группа, державшаяся на значительном удалении от отряда.
Мы с Омикуром оказались в составе головной группы. Наша задача заключалась в том, чтобы опрашивать всех встречных крестьян. Но крестьяне попадались редко, а деревни, через которые мы проходили, почти полностью опустели. Жители подались в леса со всеми своими домочадцами, домашним скарбом и скотиной. Для нас главное заключалось в том, чтобы не нарваться на кавалерийские патрули и не дать себя окружить. Поэтому мы продвигались крайне осторожно, вглядываясь в лесную чащу и прислушиваясь к малейшим звукам. Время от времени кто-нибудь из нас слезал с лошади, ложился на землю и, припав к ней ухом, слушал, стараясь уловить звуки погони. Когда встречался холм или пригорок, мы взбирались на него и внимательно всматривались в окутанные туманом окрестности.