Я, как зачарованный, следил в бинокль за продвижением наших войск. Неожиданно Омикур хлопнул меня по плечу.
— Смотри, как отважно они маневрируют!
Его чувства можно было понять. Совсем молодые солдаты шагали по полю битвы, не отставая от ветеранов. Командиры поставили перед ними конкретные задачи, и они печатали шаг, полные решимости выполнить полученный приказ. Двигались они, конечно, не парадным шагом, но сплоченно и решительно.
Пока наша армия шла в атаку, на опушке леса, примыкающего к Орлеану, возникло движение в рядах немецкой пехоты.
— Там у них одни баварцы, — произнес кто-то из наших бойцов, — с ними мы справимся без труда. Они так устали от войны, что только и ждут случая, чтобы сдаться в плен.
Это наивное утверждение вскоре было опровергнуто. Из деревни, обозначенной на карте как селение Бакон, ударила артиллерия. А между тем еще не было десяти утра и сражение только начиналось.
Я не первый раз участвовал в сражении и хорошо понимал, что после первых выстрелов вражеских пушек командование не станет вводить в бой сразу все воинские подразделения. Поэтому бездействие нашего отряда в разгар схватки с противником совершенно меня не нервировало. Я твердо знал, что придет и наш черед.
Тем временем канонада громыхала на все большем пространстве, и вал артиллерийской перестрелки катился все дальше на север. Пушечные выстрелы, ни на секунду не умолкая, теперь доносились с самых удаленных точек, расстояние до которых превышало несколько лье. Все это говорило о том, что сражение развернулось в полную мощь.
Я молил Бога, чтобы наши солдаты не дрогнули, когда дойдут до мощных укреплений противника. Но хватит ли у них сил, чтобы выбить врага с его позиций? Все мои товарищи с волнением прислушивались к звукам выстрелов. Что там происходит? Продолжают ли наши наступать или бегут? Ориентироваться в происходившем было трудно, потому что наши батареи постоянно меняли позиции.
Наконец Бакон был взят, и начался интенсивный обстрел деревни Кульмье. Наши войска продолжили наступление.
Мы покинули возвышенность, с которой наблюдали за происходящим, и вступили в бой. На поле боя мы уже не могли видеть общую картину схватки, но зато здесь был лучше слышен грохот сражения.
Битва была в самом разгаре, но подразделения, которые, как и наш отряд, лишь недавно ввели в бой, с трудом могли разобраться в обстановке. Наши стрелки заняли позиции в деревенских садах, а тем временем немцы рассредоточились по всей деревне и отчаянно сопротивлялись. Ни одна сторона не могла добиться решающего перевеса.
Радовало уже то, что наша молодая армия сумела продержаться с десяти утра до трех часов дня. Но мы ожидали большего. Хватит ли у армии сил, чтобы решить поставленные командованием задачи?
То, как сейчас действовали французские войска, напоминало действия прусской армии под Седаном. Огонь нашей артиллерии непрерывно усиливался, а в решающий момент командование ввело в бой резервы. Не прошло и получаса, как прусские и баварские батареи окончательно смолкли.
Французские войска бросились в атаку, но были остановлены беспощадным винтовочным огнем. В наших передовых линиях возникло замешательство. И в этот момент командовавший атакой генерал Барри слез с коня, встал впереди наступавших батальонов и прокричал:
— Мобили, вперед! Да здравствует Франция!
И эти молодые солдаты, которым лишь три месяца назад вручили винтовки, решительно пошли в атаку. Опиравшийся на трость генерал едва поспевал за ними. Он вместе со всеми преодолевал траншеи и с трудом выбирался из них, хватаясь за ветки деревьев. Генерал Барри вел в бой мобилей провинции Дордонь.
Глядя на наступавшую цепь, я невольно вспомнил, как еще недавно пруссаки, да и кое-кто из наших деятелей, пренебрежительно отзывались о частях мобильной обороны. А ведь на самом деле в этих частях служили лучшие сыны отечества. В ряды мобилей вступали бедные и богатые, образованные и безграмотные, горожане и сельские жители. Каждая рота состояла только из земляков, воспитанных в одной вере, в одних идеалах и привычках. Тот, кто дрогнул на поле боя, был не безымянным солдатом 15-го или 97-го батальона, а конкретным человеком из Дордони, которого после возвращения домой его же товарищи прилюдно назовут трусом. В этом и заключалась сила территориальных формирований. В сердцах этих людей колокол родной церкви всегда отзывался сильнее, чем любые патриотические призывы.
