- Пой, - строго произнёс офицер, кладя ладонь на рукоять палаша.
Илой сделал несколько шагов вперёд и коснулся того монаха, на которого указал капитан.
- Я буду жаловаться герцогу, - недовольным голосом возмутился Рубид.
- Да хоть самому королю, - усмехнулся офицер.
И тут монах запел. Его голос вдруг взорвал ночную тишину сонной площади. Брат откинул с головы капюшон и вознёс руки к статуе Морра, не переставая петь. Язык был незнаком начальнику охраны, но от такого голоса у всех стоящих вокруг, побежали мурашки по коже.
- Ух ты, - только и смог произнести поражённый сержант и Илой тут же коснулся поющего. Монах замер на полуслове, вновь накинул капюшон на голову и вернулся в цепочку.
- Грибор, - обратился офицер к одному из стражников, - проводи божьих людей в храм и покажи, где они будут петь.
Рубид снова встал впереди монахов, а перед ним занял место крепыш средних лет в кольчужной рубахе до колен, перехваченной позолоченным поясом опциона.
Когда они вошли в храм, темнота поглотила их, но через десяток шагов впереди забрезжил свет. Монахи и стражник вошли в малый зал собора, освещённый тысячами свечей, расставленных по всему помещению. Потолок тонул где-то невообразимо высоко, скрытый гротескными тенями множества статуй. Все стены были изрисованы мрачными картинами похорон. Как только все братья оказались в зале, они тут же рухнули на колени и начали неистово молиться, как и учил их Илой. Он тоже преклонил колени, замыкая процессию и даже сложив ладони вместе, несколько раз поклонился Морру. Но сам он внимательно оглядывался вокруг, подмечая все детали интерьера. Всё-всё, что поможет ему и его шпионам беспрепятственно покинуть собор, после совершённых деяний. Помолившись несколько минут, монахи поднялись под нетерпеливым взглядом Грибора, и пошли дальше, вглубь собора. Пройдя ещё один короткий и тёмный коридор, братья во главе с охранником услышали голоса, доносящиеся впереди, из главного зала храма. Но, не дойдя до залы несколько десятков шагов, Грибор увёл их наверх по едва заметной лестнице. Гул голосов стих, пока братья поднимались по стёртым ступеням и вновь обрушился на них каскадом водопадов, когда солдат провёл их на небольшой балкон, спрятанный в стене главного зала. Илой выглянул за парапет и увидел благородное собрание целиком. Совет пятидесяти главных фамилий Бретонии. Они пили, ели и разговаривали. Все разом. Кто-то спорил, кто-то ругался, постоянно хватаясь за меч. Кто-то из рыцарей смеялся пьяным смехом. Всё это главный шпион севера охватил за раз, одним взглядом. От обилия цветов и блеска начищенного металла, рябило в глазах. Вдоль огромного стола, поставленного прямо посередине залы, сновали многочисленные официанты - одни мальчики. Заметив эту деталь, Илой вспомнил про Ласкара и тут же увидел его возле дальней стенки. Он обнимал за плечи одного, довольно молодого дворянина и что-то ему рассказывал. Рыцарь часто смеялся срывающимся фальцетом, внимательно слушая слаанешита. Вот его голова непроизвольно опустилась на плечо великого соблазнителя и Илой отвернулся. «Представление начинается» - подумал он, теперь внимательно разглядывая своих шпионов. Монахи выстроились в линию, и Рубид уверенно кивнул Илою головой, сигнализируя о том, что хор готов. Главный шпион посмотрел на замеревшего в проходе двери охранника и в свою очередь кивнул ему. Тот молча вышел из комнаты и его подкованные сапоги застучали по каменным ступеням лестницы.
«Представление начинается» - повторил про себя Илой и поднял руки на уровень груди. Он ничуть не переживал, что что-то может не получиться. Нет, Илой на сто процентов был уверен в себе и своих людях. Тем более, что на протяжении трёх месяцев, ежедневно, они брали уроки у лучших мастеров Империи. Руки главного шпиона севера плавно пошли вверх, и монахи запели. Их голоса одним цельным монолитом стали наполнять окружающее пространство. Илой не видел, но чувствовал стоя спиной к собравшимся внизу рыцарям, что шумные разговоры за столом стихают и все начинают слушать. А слушать было что. Под чётким руководством рук дирижёра, псевдо братья исполнили первую литургию. Их голоса, слитые в один поток, обрушили на сидящих внизу бретонцев гамму грустных и печальных нот. Когда монахи начали исполнять вторую литургию, в зале стало совсем тихо. Илой и сам ощущал, что внутри него всё переворачивается. Давно забытые и глубоко спрятанные чувства поднялись на поверхность его сознания. В уголках его глаз даже выступили слёзы, а многие монахи беззвучно плакали. Они продолжали петь и слёзы катились по их щекам, теряясь в складках пыльных сутан. После третьей исполненной литургии в зале раздались громкие одиночные хлопки. Илой знал, что первым должен захлопать Ласкар. За ним начали звучать следующие и следующие хлопки, и вот весь зал наполнился аплодисментами. Илой не прерывал пение и вскоре, поздравления умолкли, и снизу донёсся привычный обеденный шум.