Мне надоело находиться в подвешенном состоянии. В конце июля 1991 года я подал Горбачеву заявление об отставке. Состоялся обстоятельный разговор. Мне трудно было расставаться с человеком, с которым вместе прошагали целую эпоху. Я пытался еще раз доказать Горбачеву неизбежность надвигающегося мятежа. Он с этим не соглашался, возлагая все свои надежды на подписание Союзного договора. Уговаривал остаться, но меня до сих пор не покидает впечатление, что я стал ему обузой.
Заговорщики, в свою очередь, а они начали организационно группироваться еще в начале 1991 года, не хотели видеть меня рядом с Горбачевым в день «икс». Но как раз в суровые августовские дни 1991 года именно я оказался вместе с ним, хотя Михаил Сергеевич этого не понял и не оценил. Жаль, очень жаль.
Время с осени 1990 года вплоть до ввода танков в Москву в августе 1991 года отмечено крайней агрессивностью реван- шистско-болыпевистских сил. Выразилось это в остервенелом наступлении на демократию, в организованной спецслужбами травле всех тех, кто выступал против опасности военно-бюрократической диктатуры в стране. Чтобы понять, как это делалось, приведу лишь один пример.
В марте 1991 года состоялся митинг демократических сил против политики союзного правительства и в поддержку Ельцина. В сущности, это был митинг перед выборами Президента России. Прошу обратить внимание на секретное сообщение начальника оперативного отдела московской милиции о действиях демонстрантов: «Мешая восстановлению движения автотранспорта, они выходили группами на проезжую часть, умышленно подталкивая под движущийся транспорт детей и пожилых людей, останавливали автомашины, в том числе «скорой медицинской помощи»».
Вот ведь какие они, демократы! Детей и стариков — под машины!
Особой ожесточенностью в борьбе с перестроечным курсом отличались армейские и флотские издания, которые пытались отравить солдат и офицеров ненавистью к демократии. Их деятельность направлялась Главным политуправлением армии и флота. Нет нужды в цитатах и в перечислении авторов статей. Их можно найти в библиотеках. Со временем трубадуры ненависти будут названы, кликушествующие идеологи раскола общества, необольшевистские литературные холопы-оруженосцы — тоже. Стенограммы съездов и пленумов писателей, республиканских, краевых и областных партийных комитетов будут, я надеюсь, опубликованы. Вспомним, что всех, кто не был согласен с «партийной линией», стали именовать в партийной прессе «сбродом», «перевертышами», «негодяями», «предателями». В КПСС сформировалась антиреформаторская коалиция, в которой объединились парт- и госбюрократия, военная элита, верхушка военно-промышленного комплекса и спецслужб. К сожалению, Горбачев не смог точно оценить обстановку, чтобы принять необходимые меры.
Явно активизировался Крючков. Он вел дело к тому, чтобы повторить в Москве вильнюсские события. В связи с этой опасностью 1 февраля 1991 года Верховный Совет России принял постановление «О политическом положении в РСФСР». В нем, в частности, было написано: «Осудить случаи противоправного вовлечения воинских подразделений и военизированных формирований в политические конфликты… Установить, что введение на территории РСФСР мер, предусмотренных режимом чрезвычайного положения, без согласия Верховного Совета РСФСР, а в период между сессиями без согласия Президиума Верховного Совета РСФСР недопустимо».
В ответ на это Секретариат ЦК КПСС 5 февраля 1991 года принимает постановление, в котором говорится, что так называемые независимые средства массовой информации «ведут систематическую кампанию клеветы на партию, Вооруженные силы, органы и войска КГБ и МВД СССР, очернения отечественной истории. Отчетливо видно стремление псевдодемократов под прикрытием плюрализма мнений посеять недоверие народа к своей армии, вбить клин между командирами и подчиненными, младшими и старшими офицерами, унизить защитника Родины». Михаил Сергеевич продолжал в это время быть руководителем партии. Некоторые бывшие члены указанного Секретариата утверждают, что текст был согласован с Горбачевым. Трудно поверить, но трудно и предположить, что подобные провокационные решения принимались без ведома первого лица в партии.