И снова выстрел — требование о развитии гласности. Значение этого положения, которое подложило мощнейшую мину под тоталитарный режим, партийная элита поняла позднее. Она-то имела в виду управляемую гласность, и не более того. Кстати, полустраничные рассуждения на эту тему трижды прерывались на съезде аплодисментами. Текст о гласности написал я. Особенно дорожил фразой: «Нам надо сделать гласность безотказно действующей системой». Если бы знала номенклатура, чему она аплодирует, то бы… Нет, не поняла. Иными словами, сладко проглотили, да горько выплюнули.
Новая редакция Программы КПСС была под стать докладу. О результатах работы программной комиссии съезда было поручено доложить тоже мне. Подходило время моего выступления. Но надо же так случиться, что за день до этого я заболел тяжелым гриппом с температурой до 39,5°. Врачи пытались привести меня в рабочее состояние, но все равно на трибуну пришлось идти с температурой. Выдержал. Видимо, нервное напряжение помогло.
Чтобы представить себе те цепкие заблуждения, которыми была пропитана номенклатура, сошлюсь лишь на два утверждения Программы:
Первое: «Социализм в нашей стране победил полностью и окончательно». Второе: «Третья программа КПСС в ее настоящей редакции — это программа планомерного и всестороннего совершенствования социализма, дальнейшего продвижения советского общества к коммунизму на основе ускорения социально-экономического развития страны. Это программа борьбы за мир и социальный прогресс».
Конечно, банальщина. Да и съезд был благочестивым, проходил по всем правилам партийной рутины. Слова, слова, одни слова. Приветствия, подарки, песенки пионеров. И года не прошло с тех пор, как осудили пустословие, а оно, это пустословие, снова полилось через край. Продолжали подсчитывать, сколько и кому посвящено строчек в докладе — молодежи, женщинам, ветеранам, рабочему классу и т. д.
Как же я и многие мои друзья чувствовали себя? Тоскливо, но и с надеждой. Вечерами, во время застолий, говорили противоположное тому, что писали. Горбачев призывал нас к «свежим мыслям», но сам-то он осознавал, что еще связан по рукам и ногам сложившимися правилами и заскорузлым по- литбюровским окружением. Отсюда наше лукавство. Кстати, оно доходило до того, что наиболее принципиальные положения, например такие, о которых сказано выше, в наших разговорах мы не выпячивали, чтобы не вспугнуть сторожей догматизма. Рассчитывали на невежество. Конечно, не очень-то хорошо людей дурачить, но что поделаешь.
Кстати, обсуждалась идея готовить доклад не по накатанной схеме, а по проблемам. Но осталось сие на уровне пожеланий, поскольку было ясно, что Политбюро с этим не согласится. Причем будут умерщвлять такой доклад не впрямую, а начнут вставлять какие-то убогие фразы из бездонного мешка стереотипов. От проблем мало что останется. Читаю материалы этого съезда и улыбаюсь. Как мог я тогда мириться с очевидной чепухой? Да, мог. И делал это чаще всего без особого внутреннего напряжения. Ибо это было тогда, а не сегодня. Не буду даже утверждать, что «сам-то не хотел, но вот обстоятельства»… Никто не заставлял, кроме времени и заскорузлости партийных порядков. Еще четко работали созданные Сталиным «правила игры». На съездах — одни правила, они неукоснительно соблюдались, а в жизни — другие. Это считалось вполне нормальным — и политически, и этически.
Наша нацеленность на постепенное создание платформы кардинальных изменений, на обновление жизни требовала крайней осторожности и тщательной обдуманности всех словесных формул, практических шагов и их последствий. С этой точки зрения моя записка Горбачеву в декабре 1985 года, которую я опубликовал в начале книги, была едва ли осуществимой в начале Перестройки. Впрочем, сегодня никто этого знать не может. В том, что писал тогда, был убежден. Теперь же, сочиняя доклады, я все время держал себя под прицелом собственной цензуры.
28 июня — 1 июля 1988 года состоялась XIX Всесоюзная партконференция. За два истекших после XXVII съезда года обстановка изменилась кардинально. Эффективно заработала гласность, значительно расширившая пропасть недоверия между правящим номенклатурным классом и подавляющей частью народа. Политически активная часть общества забурлила всевозможными инициативами. Создавались дискуссионные клубы, различные неформальные объединения, народные фронты, комитеты содействия Перестройке. Впервые публично заговорили о многопартийности, радикальной переналадке экономических отношений. Публикация «Тезисов ЦК КПСС» к этой конференции обнажила то, что было очевидно прежде лишь немногим: разномыслие в партии фактически привело ее к расколу на антиперестроечные и реформаторские силы. Если бы в то время фактический раскол в партии был оформлен организационно, то история страны пошла бы совсем по другому пути. Если бы…