Это было своевременной поддержкой, поскольку я знал, что среди участников пленума активно дебатируется вопрос о каких-то дисциплинарных мерах против меня, но обстановка оказалась не столь простой, как она представлялась ортодоксальной группировке. Усиливались уколы и в адрес Лигачева. Например, Кораблев, партработник из Ленинграда, бросил такую фразу: «Товарищ Лигачев занимался сельским хозяйством, которое больше, чем в нем, нуждается сегодня в законе о земле». Как говорится, не в бровь, а в глаз.
Я ждал ответного удара по моему выступлению, но его (кроме отдельных пустых замечаний) не последовало. Развязка наступила, когда перешли к вопросу о положении в Компартии Литвы. После вступительного слова Горбачева на трибуну вышел Альгирдас Бразаускас — первый секретарь ЦК Компартии Литвы. Его речь была разумной, взвешенной, но пленум встретил ее враждебно. Началось судилище.
Что касается меня, то поначалу дело сводилось к отдельным упоминаниям: «был в Литве», «что-то сказал», «не обратил внимания». Но вот и гром грянул, давно ожидаемый мною. Секретарь ЦК Литвы на платформе КПСС, по фамилии Швед, тесно связанный с КГБ, заявил: «Нередко на самом высоком уровне благословляются процессы, отнюдь не перестроечные. Например, меня просили передать членам пленума, что в республике многие коммунисты связывают идейно-теоретическое обоснование процессов, приведших республику к сегодняшней ситуации, с визитом в Литву Александра Николаевича Яковлева в августе 1988 года, когда эта ситуация только складывалась».
В перерыве ко мне подошел Горбачев и сказал: «Ко мне подходили рабочие из Нижнего Новгорода и сообщили, что они собираются потребовать от тебя официальных разъяснений своей позиции». Он посоветовал выступить и добавил, что даст мне слово вне очереди — «с рабочим классом шутить нельзя». Поначалу я растерялся. Под суд, на демагогическое растерзание идти не хотелось. Примерно представлял, во что это выльется. Многие хотели крови и зрелищ.
В своем выступлении я пожурил литовцев за действия, ведущие не к подлинной независимости, а к сепаратизму. Но в целом говорил о своем принципиальном отношении к национализму. Не хочу пересказывать, лучше процитирую. «Оправдываться всегда плохо, неудобно. Но все-таки я должен внести ясность, поскольку вот уже который раз на пленуме моя фамилия, так или иначе, фигурирует в связи с литовскими событиями.
Что я думаю по этому поводу и что я говорил в Литве?….Все мы знаем об особой опасности национализма. Но само явление возникает то тут, то там, как неукротимый Феникс из пепла. Значит, есть тому не только субъективные, но и объективные причины. Тут надо уходить от догм и штампов, и не только применительно к национализму, но и ко всем другим объективным факторам, питающим его, ибо национальный вопрос — это крайне деликатное, крайне тонкое дело».
Говорил о вкладе республики в общесоюзную культуру и науку, говорил о том, что память бережет славу, которую в 60-е годы снискали поэма Межелайтиса «Человек», монумент Йокубониса «Скорбящая мать», фильм Жалакявичюса «Никто не хотел умирать». В 70-е годы страна узнала честную и глубокую прозу Авижюса, философские поэмы и пьесы Марцинкявичюса, а Банионис стал популярнейшим актером. В 80-е годы общесоюзное признание получили Литовский камерный оркестр, взошла звезда молодого режиссера Некрошюса. Говорил о необходимости бережного отношения к национальному достоянию любого народа, к языку, культуре, архитектурным и иным памятникам; о противоречивом воздействии экономики на межнациональные отношения; о проблемах федерации, которые не обошли ни один народ, включая и такую республику, как Россия; о том, что по всем этим и иным вопросам межнациональных отношений требуется взвешенная и убедительная позиция…
«Такова моя точка зрения… Я излагал ее не раз и в других выступлениях. Она была, есть и будет такой. Я категорически против любого национализма, но я за то, чтобы развивалось все подлинно национальное по самому широкому фронту: язык, культура, добрые традиции, все то, что и характеризует Народ. И чем он малочисленнее, тем больше такта и внимания требует…»
В перерыве мы встретились с Бразаускасом.
— Не обидел я вас? — спросил я Альгирдаса.
— Ну что вы! Я все понимаю. Спасибо!
И чтобы подтвердить эту позицию, на трибуну литовцы делегировали Ю. Палецкиса, секретаря ЦК Компартии Литвы. Он сказал: «Тут уже не первый раз процессы в Литве связывают с приездом в августе 1988 года Александра Николаевича Яковлева. Я думаю, что это совершенно не так. Первые митинги, стотысячные митинги, прошли в Литве до этого приезда. Если так идти дальше назад, то многие скажут, что корень процессов в Литве — в апреле 1985 года. И действительно, если бы не Перестройка, то мы жили бы комфортабельно для функционеров и успешно шли бы на дно, я бы сказал, к румынской ситуации».