Дело запутывалось. Поняв, что на него может пасть подозрение, Андрийко чуть с ума не сошёл. И в самом деле, можно было заключить, что он в заговоре с другим ратником, и нападал на него только для виду, позволив бежать, когда подошли князья. Гольшанский обрадовался такому обороту дела, в разговор больше не вмешивался и лишь злобно ухмылялся.
На первый взгляд такое, казалось, ясное дело останется нераскрытым, а преступник избежит наказания. И вот в наступившем томительном молчании Свидригайло снова взял с подноса чару.
— Коли так, — сказал он, смеясь, — значит тут, наверно, получилась какая-то ошибка. Либо был только один преступник, а вы облыжно обвиняете друг друга в пособничестве, либо, наконец, все вы действительно его соучастники, за исключением того, кто помешал мне выпить эту чарку. В ней, как видите, вино с кореньями, но оно уже остыло, мне его пить неохота: Так подкрепитесь им вы, столь за меня претерпевшие. Ты раненый, тебе первый глоток. Пей!
Князь Семён с удивлением посмотрел на Свидригайла. Он никогда не предполагал в нём такой находчивости.
А лицо ратника тотчас позеленело.
— Ваша милость, простите, — залепетал он, — мои уста недостойны такого напитка, да ещё-из ваших рук. Пусть уж пьёт подчаший. Он готовил вино, а не я.
— Не всё ли равно, кто готовил, тебе дают, ты и пей!
И подсунул чарку ко рту ратника.
Наступила долгая пауза, во время которой Свидригайло, необычайно довольный своей выдумкой, то и дело подмигивал князю Сигизмунду, а великокняжеские биричи с насторожённым: вниманием следили за веем происходившим. Наконец Савва сказал:
— А ну-ка! Либо пей, либо говори правду!
— Правильно, выкладывай всё. как есть! — подхватил великий князь. — Всем ясно, что ты врал. Говори же, кто был с тобой? Сам знаешь, что я смогу тебя заставить сознаться. Я князь, а не повитуха.
Дрожа всем телом и стуча зубами, раненый оглядел лица присутствующих, но не нашёл в них сочувствия.
— Заремба, — прошептал он и закрыл глаза.
— Заремба? Xopoшо. О том же говорил и боярин Андрий. Но, понимаешь, голубчик, боярин Андрий сказал ещё, что не он, а ты был соучастником каштеляна. Неужто это верно?
— Нет, не верно, — торопливо залепетал ратник, — я не смел ослушаться приказа. Боярин напал на нас обоих, он не знал нас совсем.
— Да? Но ты ведь мой ратник, а не пахолок пана Зарембы, значит, ты предатель, и ничего больше.
Великого князя точно подменили.
— Довольно! — загремел он. — Правда вышла наружу!
— Да, конечно! — подтвердил князь Семён. — Но Юрша не может поклясться, что это был Заремба, а свидетельство преступника не принимается во внимание.
— Правильно! Но мы на суд и не пойдём, судить нас некому. Предателю покровительствует патер Анзельмус, каштеляну Ягайло, а Юрше помогу… я! Пусть же Ягайло заплатит за труды Зарембе, а я — этим двоим. — И тут Свидригайло повернулся к Аидрию.
— Опустись на колено, молодец!
И когда Андрийко стал на колено, великий князь вынул меч и ударил им слегка по плечу юноши.
— Именем всевышнего, архангела Михаила и святого великомученика Георгия посвящаю тебя в рыцари. Храни заповеди господни, защищай святую веру отцов, заступайся за слабых и беспомощных, за вдов и сирот и повинуйся своему князю. Встань, рыцарь Андрий! Мой казначей даст тебе завтра пояс и шпоры, а ты сам напиши себе грамоту на отцовские волости, потому что мой патер уже ничего для меня не напишет!
Андрийко поднялся. Сердце его наполняла радость удовлетворённого мужского честолюбия. На девятнадцатом году получить рыцарский пояс и золотые шпоры, отличие, которого порой тщетно добивались и много старшие и более знатные люди. Главное же, что оно получено не благодаря знатному роду или хлопотам покровителей, а в силу личной заслуги, в которой не было ни лжи, ни подлости, ни подхалимства… Напрашивались слова благодарности, но они так и замерли на его устах, потому что великий князь в третий раз взял проклятую чару, подал её биричу и необычайно спокойно промолвил:
По заслугам наградил я Андрия Юршу рыцарским поясом, ибо поступки его были достойны рыцаря. За жизнь, которую он спас, я в долгу у него и, даст бог, доведётся ещё отблагодарить. Но твои деяния, поганец, были отвратительны, подлы, как грех, как змеиный яд. В воздаяние ты выпьешь чару, которую ты уготовил мне!
— Это не я, не я, это Заремба, не моя тут вина! — завизжал свояк патера Анзельмуса. — Ваша великокняжеская милость не захочет меня убить, я не соучастник, а раб, слуга, тень каштеляна.
Он упал на землю и, ползая на животе, хватался за ноги Свидригайла, а его широко раскрытые глаза тщетно искали милостивого взгляда государя или его советников. Всё было напрасно. Грозным оставалось лицо Свидригайла и Гольшанского, а Сигизмунд злобно ухмылялся, гладил бороду, и его маленькие чёрные глаза поблёскивали.