— Всё равно пора умирать! А коль доживу до победы, то хоть одно приятное воспоминание в могилу унесу. Как хотите, но я остаюсь!
И остался.
Уж очень пришёлся Монтовту по душе Андрийко, и старик то и дело заводил с ним беседу или принимался рассказывать о былых временах Литвы и Запада. Побывал он в Неметчине, в Пруссии, Ливонии, Чехии, Польше, знал обычаи разных народов, помнил все попытки Витовта освободиться от польской опеки и образовать самостоятельную великокняжескую власть на Литве и Руси. Участвовал Монтовт и в битве иа Ворскле в 1399 году, помнил даже Земпах, был дважды ранен немецким мечом под Грюнвальдом. Немало почерпнул у него Андрийко, одного только не мог понять юноша: почему старик никак не мог постичь стремлений Юршей, Носов, Несвижских и многих других — поднять на борьбу с польской шляхтой весь народ.
— Это пустое! — бросал он каждый раз, когда Андрийко пытался выдвигать свои доводы. — Такое уже было когда-то, кажись, при святом Владимире, или тоге раньше, теперь не то время! Боярин остаётся боярином, коланник — коланником. Разве у нас плохо живётся даже рабочим-челядинцам? Зачем ломать древний закон?
— А ратная служба? — возражал Андрийко. — Свободный мужик понесёт ратную службу наравне с боярином. Подумай, досточтимый боярин, сколько у нас будет войска? Кто тогда нас победит?
— Ну, войско-то будет, но кто его накормит? — упирался старик. — У нас народ добрый, лиходеев мало, и то по большей части татарва да паны, с ними управятся и бояре. Зачем мужику рогатина? Пустое городишь, парень! Погляди только на эти две тысячи ратников воеводы. Войско хорошее! Храброе, послушное, спокойное. Всё правильно, но станут ли они когда-нибудь снова мужиками, хлеборобами?.. А жаль, как жалко хлеба, который погибнет, если его не соберут эти две тысячи пар рук в страдную пору…
Поздним вечером, на четвёртый день после ухода бояр, во время такой беседы из города прибежал гонец с вестью, что шляхта уже близко. Все кинулись на стены.
В самом деле со стороны города нёсся необычайный шум, трубные звуки и громкие выкрики.
— Радуется, собачья вера! — пробормотал воевода, обращаясь к Монтовгу и стоявшим возле него молодым людям.
— Жаль, что твоя милость не приказал выехать с женщинами и мужчинам! — злобно заметил Горностай, думая о Грете и её парфюмере.
— Я слыхал от горожан-немцев, — пояснил Андрийко, — что Ягайло даст им Магдебургское право. Потому, наверно, и радуются.
— Ха-ха-ха! — засмеялся воевода. — Не знаю, дождутся ли они Магдебургского права, но шляхту уже дождались! Это точно!
Крики в городе не утихали, а через подъёмный мост то и дело шли разводы снятых с городских постов ратников. Они рассказывали, что войска прошло видимо— невидимо из Большой и Малой Польши, из Мазовии и Куявы и даже чехи послали королю полк пеших топорников. Ягайло, Земовит мазовецкин, Збигнев из Олесницы, Заремба и ещё несколько вельмож заседают с городскими старейшинами в ратуше и почему-то там стоит громкий крик.
Городовая рать отужинала, но никто не ложился. Все с напряжением следили за тем, что творилось в Луцке; А над городом стояло зарево множества костров: польские ратники готовили себе еду. К общему шуму, крику и трубным звукам вскоре присоединилось ещё громыхание возов. Видимо, подъехали обозы. Старый Монтовт внимательно прислушался, потом, обернувшись к воеводе, сказал:
— Они уже пьяные! Жаль, что уехали бояре. Можно бы сейчас задать им трёпку.
— Не беспокойся, досточтимый боярин! — отозвался на его слова ратник, услышавший эти слова. — Мы нагреем им бока не хуже бояр!
— Само собой, — подхватил другой, — мы у них в долгу за боярина Миколу и Перемышль.
В их голосах звучала железная воля и жажда мести. Мужики-вои прислушивались к доносившемуся из города гомону, точно хорошо обученные охотничьи собаки, которые, обнаружив дичь, не кидаются сразу, а, сделав стойку, ждут знака хозяина. Лютая злоба, жажда крови распирает им грудь, но они не лают, не шевелятся.
Сердца мужиков не переполняло воодушевление, жажда отличиться, показать себя, затмить прочих, в них клокотала ярость. Та глухая, безрассудная, страшная ярость простолюдина, который не отступится от мести ни за что на свете, скорей откажется от жизни, потому что месть для него святыня, бог!
Ратники толпились на стенах крепости. Чтобы не утомлять городовую рать без острой необходимости, Юрша разделил её на отряды, которые должны были нести очередную службу во время осады. Однако всю первую ночь никто не спал. Сносили на стены камни, стрелы, открывали бочки с порохом, наполняли водой кадки и ведра на случай пожара либо просто прислушивались. И недаром! На рассвете над городом поднялось красное зарево, а пока раздумывали, что это такое, в небо взлетел столб пламени.