— Спрашиваешь, приятель, откуда мы взялись? — не запинаясь, тараторил он. — Из мира, братец, от людей, весточку вам принести, бедненьким затворникам луцкой пустоши. Вы тут ничегошеньки не знаете, не ведаете, а там столько разных разностей случилось, одни во славу нашего великого князя, другие на наше поругание, посрамление и горе! Да, да…
— Да, да! — пробубнил Курцевич, а Давид нахмурился.
— Вот мы и подумали: «Там, в Луцке, осталось всего двое бояр с толпою ратников, точь-в-точь как в Пруссии: один либо два рыцаря и несколько сот кнехтов, которые, подобно куклам, что показывают скоморохи, по данному знаку идут, останавливаются, стреляют. Вот там порядок, а не то, что у нас». Правда?
— Правда! — точно эхо отозвался густой бас Курцевича.
— Вот я и говорю: пойдём к ним! Но Загоровские, Бабинские, Воловичи, Семашки закричали, что Юрша с боярами поступил как тиун со смердами-коланниками, и потому им пришлось до осады покинуть Луцк и будто ещё хотел перерезать всех их собак и лошадей, чтобы посолить впрок.
— Это неправда, — заметил Горностай, — у нас ведь нет ни корма, ни конюшен, в мирное время лошади стоят в Подзамчье, а тут только пять-шесть воеводских да служебных для посланцев.
— Неправда? Жаль, а мы-то надеялись увидеть такой порядок. «Потому-то, говорю, нам и надо о Луцк. Несколько бояр им-де всегда пригодятся, хотя бы для смены при мужиках-ратниках». И пошли, а шло нас восемь…
— А где же ещё пятеро? — спросил Андрийко, которому уже начинала надоедать говорливость гостя.
— Тут неподалёку, в лесах. Прикажи, братец, завтра ночыо зажечь на башне костёр, это будет знаком, и они придут. Над рекой стоят дозорные, но сторожевых челнов нет, потому можно ночью подплыть к самой калитке…
Андрийко поднялся.
— С радостью приветствуем вас, досточтимые бояре, в нашей крепости, тем более что нам и в самом деле тяжко без помощи бояр-воинов. Запомните, однако, беспрекословное повиновение у нас первое дело. Тут ие спорят, не расспрашивают, а слепо выполняют приказ. Непослушным места здесь нет, как нет его и для трусов. Вот и теперь, уважаемые бояре, должен сказать, что существует приказ, все новости немедленно сообщать воеводе. Поэтому прошу следовать за мной!
— Как? Даже не выслушав вести из Подолии и Киевщины? — удивился Судислав.
— Конечно, нет, — ответил Горностай, беря плащ, — первым их слушать может только воевода. Пойдёмте!
Юрша принял пришедших с суровым достоинством, но в душе был рад такой подмоге. Их приход доказывал, что они не боятся войны и этого так осуждаемого всеми и ненавистного боярам войскового повиновения. Однако недолго пришлось ему радоваться. По мере того как болтливый Судислав рассказывал новости, чело боярина всё больше хмурилось.
В начале войны по всей Подолии народ стал подниматься против панов, а недобрая о них слава привлекла немало добровольцев с Киевщины. Князь Федько Несвижский и ещё несколько бояр возглавили ватаги, и и вскоре вся восточная Подолия была очищена от шляхетской саранчи. Однако боярство, так охотно принявшееся прибирать к рукам имения шляхты или подобных Кердеевичу или Бучадскому перевертней, вскоре утратило желание к борьбе, поскольку великий князь приказал дожидаться молдавского воеводу и крымских татар, обещавших помощь в войне с Ягайлом. Посланцы князей Чарторыйских, Сигизмунда Кейстутовича и Гольшанского заявили, будто Свидригайло не хочет, чтобы в войне участвовали мужики, и призывает лишь бояр, обязанных по долгу службы идти на рать из своих пожалованных земель. Курцевич, Судислав, Давид и ещё несколько других направились было домой, но по дороге встретили беженцев с юга. Те рассказали страшные вещи о том, как по русским сёлам бесчинствуют союзники Свидригайла. «Ни кровли, ни скотины, ни бабы, ни девчины не осталось от Бакоты и Брацлава до самого Киева!» — говорили они. Холопов угнали в неволю, женщин и девушек — отдали молдавской челяди либо в татарские гаремы. Брацлавщина и южная Киевщина превратилась в пустыню, а ограбленный, измученный, истерзанный народ в один голос вопиет на своего князя, называя его отцом волка, старые же люди говорят, что и в былые времена народ бежал от своих князей к татарам; пусть лучше будет государем могучий иноплеменник, чем бессильный земляк. И только после того, как на Волыни они встретили бояр Зарубских, которых выгнал Юрша, решились отправиться в Луцк.