Перекрестившись, юноша вошёл в опоганенную церковь: поруганная, она казалась ему вдвойне святой, стал на колени и вполголоса принялся читать молитву.
«Молитвами святых отец наших, господи, Иисусе Христе, боже наш, помилуй нас!»
— Помилуй нас! — повторил кто-то у него за спиной, точно эхо, а вслед за этим послышался тихий плач. Юноша вскочил с колен и оглянулся. Из угла на него смотрела пара больших детских глаз, лихорадочно горящих от безумия или болезни.
— Кто ты? — спросил юноша, подходя к ребёнку.
Из угла появилась девочка лет десяти, грязная, оборванная, страшная.
— Я… Кто я?.. Не знаю, ничего не знаю! — заговорила она торопливо. — Но ты… ты кто? Правда, что ты не чужой?..
И, став на пороге, она вся напряглась, чтобы в любую минуту бежать.
— Не чужой, дитятко, я свой! — ответил Андрийко.
— Я так и думала, потому что ты стал на колени, как и я когда-то, и люди, и дедушка… Но людей нет, и меня нет, остался только дедушка…
— Дедушка? Где же он?
Девочка подняла вверх руку, и её потухшие глаза снова загорелись диким огнём.
— Дедушка? Дед здесь… Качается…
И, всплеснув руками, она так захохотала, что у Андрийки по спине пробежали мурашки. Он понял всё: девочка приходилась священнику внучкой…
— Пойдём со мной готовить обед! — сказал он ласково и взял её за руку.
— Пойдём! Пойдём! — прошептала она и вдруг вздрогнула всем телом.
— Я боюсь… они приходят сюда по ночам… чужие… рогатые, из пасти пламя… у, у! Я боюсь… они качают дедушку на ограде…
Взяв охапку зелени, Андрийко пошёл за девочкой на боярскую усадьбу в свиной хлев. К великому удивлению, юноша обнаружил в старом соломенном кошеле, накрытом пастушьей сермягой, изрядный запас ржаных сухарей. Бог знает, каким чудом они уцелели от голодных глаз налётчиков. Андрийко порубил в щепы дверь, развёл огонь и сварил в старом горшке, который он взял в корыте, походную похлёбку с сухарями. Девочка, не евшая две недели горячего, с жадностью накинулась на похлёбку и вскоре тут же на соломе уснула. Тем временем солнце поднялось высоко, разогнало туман и впервые за несколько дней выглянуло из-за туч и осветило землю. Одежда на Андрнйке просохла, тело от огня и пищи разморило, веки отяжелели. Какое-то время он боролся с искушением лечь, но усталость победила, и он уснул.
Далёкий топот нескольких лошадей разбудил его. Он вскочил и, протирая глаза, кинулся к двери.
«Что это? Ещё утро?.. Да нет! Красное зарево заливает усадьбу. Это вечер».
Он проспал весь день.
Топот приближался. Подумав, что это могут ехать враги, Андрийко повернулся к девочке и… окаменел.
На соломенной трухе лежало её маленькое, худое, как щепка, высохшее тельце с костлявыми, поднятыми вверх ручонками и открытыми глазами. Девочка была мертва. На личике застыло выражение какой-то тихой неземной радости. Словно последний взгляд её меркнущих глаз увидел счастье, которое не довелось ей повидать в жизни, или, может быть, ангела-хранителя, а может… маму…
— Что же это такое?! — словно в бреду, воскликнул юноша. — За что?
Словно удар обуха, ошеломила его страшная судьба ребёнка. Как пьяный, вышел он из хлева, несмотря на то что топот утих, а подле усадьбы двое неизвестных, спешившись, разговаривали о чём-то.
— Это здесь! — сказал один.
— Ну да, тут недалеко их молельня! — ответил другой.
— Ха-ха-ха! Конюшня или нужник!
Оба захохотали.
— А там висит поп, ей-богу!
— И отлично! Будет кому благословить нас на рать.
— Только бы остальные вовремя прибыли, а то люди вернутся… О! Кто это?
Они увидели Андрийку, который не спеша приближался к ним.
— Ты кто? — спросили они одновременно.
— Отвечайте лучше, кто вы? — оборвал он вопросом на вопрос, и его губы задрожали. — Вы повесили священника?
— Ага! Кто-то из них! — догадался тут же один из приехавших. — Ну-ка, Войтек, бей его! — И поднял обух, который держал в руке.
Но быстрее молнии сверкнул меч, и парень, даже не застонав, рухнул на землю. Другой побежал к лошади, но, подобно тигру, потерявшему своих детёнышей, Андрийко кинулся за ним и хватил его изо всех сил мечом через ухо. Несколько судорожных предсмертных терзаний, струя крови, потом нечто напоминающее кряхтение пьяного — и парней не стало. Эти пахолки либо мелкая шляхта, видимо, украли у какого-то пана великолепного рыцарского жеребца со сбруей, седлом и роскошным убранством, договорились с товарищами и выехали на Волынь промышлять разбоем. Из их разговора Андрийко догадался, что они здесь не впервые и что маленький труп на соломе — эту жатву безумия и смерти, засеяли они.