В первое мгновение хотелось кинуться к ней, поздороваться, но, увидав на шапке великана кармазиновый шарф, Андрийко остался на месте. Ах, ведь и у него был такой же…
Прокравшись поближе, юноша узнал в Офкином защитнике Кердеевича. Откуда он взялся? Что тут делает на Свидригайловой заимке этот перевертень?
Однако последовавшие события отвлекли его. Из леса вдруг выкатился на поляну какой-то клубок звериных тел, к нему со всех сторон бежали ловчие и псари, науськивая собак, крича, размахивая рогатинами, топорами и дубинами. Это был огромный медведь, с которым гончие отплясывали «свинячьего трепака», набрасывались на него сзади и с боков и ловко отскакивали от когтей и страшной пасти. Выбежав на простор и увидав людей, зверь остановился, злобно рявкнул, поднялся на задние лапы и одним махом сбросил с себя собак. Точно спелые груши с дерева, попадали собаки на траву, а медведь, оскалив страшные зубы, двинулся на Кердеевича. Тот поднял рогатину, размахнулся и ударил зверя в грудь.
Но острие, видимо, скользнуло по кости, потому что староста вдруг подался вперёд, а в следующую секунду медведь сшиб его одним ударом лапы на землю. Рогатина выпала из рук, и казалось, со старостой вот-вот будет покончено. Но громкие крики подбегающей челяди и яркий наряд Офкн отвлекли медведя от лежачего. И зверь с ужаснейшим рёвом двинулся к окаменевшей от страха женщине. Андрийко молнией кинулся вперёд и заслонил от зверя Офку. Никто ещё не успел опомниться, как он ударил медведя ножом в бок и потом, отскочив на шаг, вытащил свой старый, передававшийся из поколения в поколение меч.
Смертельно раненный зверь страшно зарычал, собрал остатки сил, кинулся вперёд и напоролся на меч, по в тот же миг его лапы со всего размаху упали на голому и плечо юноши. Андрийко рухнул на землю, а медведь, обливаясь кровью, покрыл его своим тяжёлым телом. В голове потемнело; какие-то мгновения Андрийко ещё пытался вылезти из-под туши, но тщетно. Лютая боль в плече, точно ножом, пронзила всё его существо, и он лишился сознания.
Мысли его пробуждались так, как поздней осенью пробуждается день, мрак медленно, неохотно сереет, бледнеет, но не исчезает, как летом, точно от удара меча бога солнца, а растворяется в свете, смешивается с ним, так что не поймёшь, сумерки ли это или день. Вот так постепенно из кромешной тьмы беспамятства забрезжило сознание жизни.
«Я живу!» — сказала душа и постаралась вспомнить, что о себе знает. Долго-долго перебирала разные разности и наконец добралась до последних событий и замерла, точно охотник, увидавший зверя.
Нет, разобраться в наступивших после осады Луцка событиях, чередовавшихся друг за другом, точно удары молота, она не в силах. Она живёт, это правда, а вокруг мрак, скорее сумрак. Но ведь после сумерек наступает ночь…
Ночь! Она охватывает его со всех сторон. Тысячами слепых глаз заглядывает в сердце, подходит всё ближе, ближе. Только и свету, что в нём, но он меркнет, меркнет, и остаётся лишь искорка. Неужто погаснет и она? Но здесь совсем рядом, он чувствует, к нему рвётся какой-то другой свет, взгляд чьих-то глаз! Блестящих, больших, в которых трепещет живая душа. Он не видит их, но чувствует. Глаза тут, около него, они ищут его взгляда, впиваются в его крепко сжатые веки, проникают в сердце и вместе с ним ритмично моргают, словно помогают его биению. Кто это? Кто?
Андрийко раскрыл глаза.
Сон это или явь? Она здесь! Откуда? Каким образом? Может, он тоже на том свете, или… Офка! Этот символ красоты, которого Мартуся называет Змием… А он, он любуется, не может оторваться от ослепительной красоты этой женщины, и его душа и тело купаются в блаженном очаровании, которое исходит от неё, хоть и знает о её лживости, притворстве и злобе.
«Так вот и гляди! — заскребло у него на сердце. — Что осталось от правды, благородства, верности, которые сверкали, подобно солнцу в душе? Ничего! Померк блеск, развеялись высокие мечты… благородство, правду, верность продали за деньги, честолюбие, наживу, а порой и глупость… пал сумрак… Мерзость, гниль, себялюбие, глупость. Осталась красота Змия Горыныча, красота дурманящего цветка мака, но всё-таки красота…»
Молниеносно, точно в горячке, закружились мысли. Рука юноши дёрнулась, словно хотела разорвать морок видений, в которые не хотелось верить… И в тот же миг безумная боль пронзила всё его тело, в памяти всплыли последние минуты охоты.