— Не так это, бабушка, на самом деле, — заметил он с неудовольствием. — Если бы Офка была таким холодным ангелом, не привязала бы она к себе старосту!
— Может быть, — сказала старуха, — её тело в постели и бывает иным, но не тебе меня учить распознавать людей! Тысячи повидала я за свою жизнь, ведь я не веки-вечные торчала в Незвище… Однако такой женщины, как Офка, не видела и не встречала ни в Литве, ни на Подолии, ни на Волыни. В ней нет того, что должно быть в женщине, нет благородства чувств, уважения к божеским и людским делам, зато полно честолюбия, жажды богатства, власти, силы, мести и, пожалуй, любовных утех, пылких объятий и неги. Жена — мужу друг, она держит ключи от всего, что украшает жизнь, она вожатый мужа по свету, а не наоборот! Так есть, так было н так будет, пока стоят на наших церквах кресты. И хотя на первый взгляд сдаётся, что всё решает муж, на деле каждое его решение, слово, каждая мысль вырастают, точно цветы на грядке, над которой потрудилась жена. Ты этого ещё не знаешь, потому что ты молод. А вот погляди, что делает и о чём помышляет Кердеевич! И всегда ли он был таким, как сейчас?..
— Я знаю! — бросил Андрийко.
— Коли знаешь, хорошо, тогда поймёшь, что я хочу сказать. Она оплела Грицька своей змеиной красотой, довела до того, что ему, как вору, приходится пробираться украдкой в свою вотчину. Люди указывают на него перстом, называют предателем родины, веры, народа, смеются над польскими гербами, намалёванными на его щите, и глумятся над стариком, который взял молодую жену. Но не в этом ещё беда, беда в том, что все его поступки, замыслы, начинания совсем не те, что прежде. Словно кто-то выполол из его души розы и лилии и посеял полынь. За это я ненавижу её, потому что я… — тут старуха ударила себя кулаком в высохшую грудь, — потому что я вскормила его своей грудью, из неё всосал он любовь ко всему, на что теперь наплевал.
— Она на чужбине, среди чужих людей из другого мира, потому и не понимает того, что мы любим и ценим, — ответил юноша.
— Гей! Хоть бы кто-нибудь взял бы её от нас и увёл в тартарары, чтобы вернулась она туда, откуда приходит к нам ангел смерти…
— Чур, чур меня, чур! — воскликнул Андрийко, со страхом поглядев на старуху, которая, вытянув вперёд руки, отступала в сторону небольшой хатки, стоявшей у самого болота.
Старостиха приветствовала Андрия, сидя на крыльце терема. Её прекрасное лицо было печально и задумчиво, вокруг губ залегла морщинка горечи. Юноша сделал глубокий поклон, которому его когда-то обучал Сташко, а она ответила ему едва заметным кивком головы и указала на стоявшую напротив небольшую скамейку. Усевшись, молодой Юрша устремил свой взор на женщину, красоту которой ярко оттеняла покрасневшая листва дикого винограда и золотистого хмеля.
— Вижу, что ваше здоровье, рыцарь, значительно поправилось, — начала она своим обычным холодным тоном.
— Да, пани, благодаря милости божьей и вашей помощи. Потому после утренней молитвы только вам я обязан бить челом и помнить вас добром всю жизнь. Своим зельем вы спасли моё тело, а присутствием спасаете заблудшую душу от гибели.
Из-под опущенных век на красивое лицо юноши упал взгляд чёрных глаз, загадочный, как и сама женщина.
— Однажды, — сказала она, — эти самые уста уже обещали рыцарскую службу, но сердце позабыло о том, что они говорили, прежде чем потемнел подаренный мною шарф.
Из глубокого выреза золотисто-жёлтой корсетки он увидел кармазиновый шарф, тот самый, который некогда поднял князь Олександр. Офка посмотрела юноше прямо в глаза. Он чуть побледнел, но не дал сбить себя с толку.
— Вы забыли, досточтимая пани, что Сташко изодрал свой шарф в клочья, потому этот и должен был послужить знаком князю Носу. Не моя в том вина, что вы, уезжая с князем, забрали с собой и шарф.
Лицо старостихи заиграло румянцем.
— Достойный ответ! — сказала она, улыбаясь. — Только я просила об этом не вас, а Сташка, не зная, что он…
— Не зная?.. — спросил Андрийко.
— Да! Живя среди челяди, не думаешь, что они тоже люди из крови и мяса, молодые, пылкие…
— При вас, пани, была не только челядь!
— Ох!., вы…
На щеках Офки зацвели розы. Она отвернула хорошенькую головку в сторону и следила из-под длинных ресниц за каждым движением Андрия.
— Вы знаете, что рыцарская служба и любовь не одно и то же!
Андрийко склонил голову.
— О, конечно, знаю. Недаром люди говорят, что вы красивы, добры, как ангел, по не тот, что купается в сиянии вечного света, а холодный, как лёд, как ангел смерти.