— Кто это? — спросил Андрий, указывая на вооружённого рыцаря.
— Танас, князь Нос! — ответил Горностай. — Привёз вести из Трок.
Андрийко вспомнил сразу же Олександра, которого видел в Смотриче. Да, это его лицо глядит из-под открытого забрала, и глаза, ах, да… глаза Мартуси!
Андрийко тотчас успокоился, и улыбка осветила его лицо.
«Эх, почему её тут нет?» — подумал он и уселся рядом с Горностаем.
Тем временем старый Савва снял с головы молодого князя шлем и расстегнул ремни панциря. Два молодых челядинца освободили его от железных наголенников и поверх лосёвой поддёвки надели синюю, обшитую позументом куртку с широкими рукавами. Наконец витязь уселся за стол и принялся вместе с другими утолять голод и жажду. Снова все заговорили, горы мяса на серебряных, оловянных блюдах и деревянных подносах появлялись и исчезали, а кравчие то и дело подливали в кубки пива или мёда.
— Откуда это у тебя, братец, такой красивый шёлковый шарф? — спросил Горностай.
Андрийко покраснел до корней волос и вспомнил, что, идучи сюда, не спрятал его. И в самом деле, великолепный, красный шарф, собранный в большой бант, украшал его зелёную куртку.
— Да это подарок на память… — ответил он сконфуженно.
Горностай добродушно засмеялся.
— Понимаю, что подарок, и то не от кого-нибудь. Вижу по твоему лицу, которое по цвету такое же, как и шарф. Тут у вас, на Западе, видать, новый рыцарский обычай заводится.
— Почему?
— Ну, потому, что у нас девушка дарит своему милому кружевной платок.
— Да это не девушка, а дама.
И тут Андрийко принялся рассказывать товарищу о существующем на Западе обычае, в силу которого благородные дамы выбирают себе рыцаря, и он служит ей не из-за любви, а из уважения, сражается со змеями, волшебниками и враждебными рыцарями. Горностай слушал его долго и наконец заметил:
— А у нас на Киевщине говорят: коли шляхтянка даёт тебе шарф, значит, приглашает к себе в постель…
— Как ты можешь так говорить? — возмутился Андрийко. — Поганые сплетники всё это выдумали. Если хочешь знать, даже в святой земле рыцари…
— Да я вовсе и не утверждаю, но думаю, бывает и такое. У меня дядя из Гулевичей, если знаешь. Побывал и в Италии, и в Неметчине, и в Польше и всегда смеётся, если зайдёт беседа о рыцарях. Он говорит: «Мещанин, холоп или наш боярин бьёт врага мечом, топором, дубиной, чем придётся, благородный же рыцарь совращает его жену или дочь». Может, когда-то Запад и хранил в сердцах своих лучших сыновей неисчерпаемое сокровище добродетели. Но теперь оно иссякло! Да и какого дьявола двое молодых людей точили бы лясы об одном лишь «служении», которого никто не требует.
Андрийко не дал себя убедить, даже хотел что-го возразить Горностаю, но в этот миг до его ушей донеслись слова молодого князя Носа:
— …нет, не повезло. Смотрича мы не отбили! Пронюхали, чёртовы паны, и хорошо приготовились к осаде. И прочих замков не отдали, несмотря на приказ короля.
— Однако Збараж, Кременец, Олеськ мы взяли! — заметил воевода. — Со дня на день приходят вести о весьма успешных восстаниях холопов в Галицких, Волынских и Холмских землях. Боярин Микола из Рудников победил даже пана Зарембу…
— Серадского каштеляна? — быстро спросил князь.
— Да!
— Где же он теперь?
— В том-то и беда, что он удрал в первую же ночь после разгрома.
Князь Нос не вытерпел и ударил кулаком по столу.
— Эх! Велика заслуга боярина, что разбил шляхтичей, но трижды усугубляется его вина, что выпустил Зарембу живьём.
— Почему? — спросил, улыбаясь, старый Монтовт. — Мы тут все знаем каштеляна, за ним нет никакой особой вины…
— Эх! Достойные бояре! — крикнул князь. — Не знаете вы его. Королю и сенату не гоже выступать против нас открыто, они связаны грамотами, договорами и прочим. Потому им нужны ловкие и верные пособники, без стыда и совести, которые не остановятся перед обманом, предательством и даже убийством. Их руки источают яд, отравляющий нас безразличием или злонравием. Посулы, угрозы, подхалимство — их оружие. Один из таких Заремба… Ах, почему он не здесь, в Луцке, на лобном месте, куда поднимаются только палач да могильщик…
— Дивлюсь я тому, что он вас так тревожит, — заметил Монтовт. — Чем может Заремба повредить великому князю, если король и сенат не поддерживают его открыто, а мы все стоим за притязания, князя.
Танас на минуту умолк. Все ждали ответа на веское замечание старейшего волынского вельможи. Наконец молодой князь поднял грустные глаза на Монтовта.