Какое-то мгновение Грицько смотрел на мужиков.
— Не горюйте, братцы, — сказал он наконец, — хоть князю вы и не нужны, но в вас нуждается земля, наша общая мать! Вы её обрабатываете, поливаете своим потом, она ваша…
— Не наша, не наша! — раздались в ответ голоса мужиков. — Княжья, боярская, а не наша. Потому они и хотят защищать её сами, что она ихняя, а нас не допускают. Дело ясное!
И вдруг Грицько понял Свидригайла. Великий князь велел мужикам бросить оружие, потому что боялся, потому что сила, прогнавшая со своей земли врага, возьмёт эту землю себе. Коли так, то холопам нечего было ждать от князя поддержки. И смутно стало на душе Грицька…
Всего себя он отдал борьбе подневольного люда, против панщины, своеволия и гнёта, как мог сделать это только мужик. За былые свободы, за давние обычаи и права. Но до сих пор он не понимал, что такое поражение неминуемо бросает мужиков в руки бояр, панов, вельмож, князей и что людям высшего стану только на руку новый порядок, обеспечивающий новые пожалования… Только теперь он вспомнил Кердеевича и прочих галицийских перевертней, вспомнил о жалованных западным боярам польских гербах и грамотах, в которых король предоставлял им такие же привилеи, как и шляхтичам, этим палачам и угнетателям простого люда. О том немало рассказывали покойный Василь Юрша, боярин Микола, Андрийко, но Грицько в те времена как-то не очень к ним прислушивался. И только сейчас понял, что Свидригайло и его сторонники если и желают свободы и независимости, то лишь для себя. Народа же они боятся, потому что борьба идёт между польским и литовско-русским рыцарством, идёт лишь за мужицкую шкуру. И Грицька охватило отчаяние.
В небольшом селе над Стырем, отбывающем повинность выпасать княжьих лошадей, он остановился в усадьбе конюха и прожил у него несколько дней. Конюх, довольный тем, что может потолковать с бывалым человеком, полностью подтвердил опасения Грицька. Князья Чарторыйские, рассказывал он, заранее предостерегли своих подданных в чужие дела не соваться и посланцев западных громад не слушать. «Великий князь сам, дескать, накажет шляхту и отберёт земли Витовта у польской Короны». Потом конюх рассказал, что княжьи ратники повесили в четырёх милях от Луцка двоих мужиков из Деревища за то, что те бежали к повстанцам на Холмщину.
Услыхав об этом, Грицько решил ехать дальше, чтобы и с ним, чего доброго, не произошла такая же история. Каждую минуту на него могли наткнуться наперсники Чарторыйских и убить как подстрекателя, поднимающего якобы народ против шляхты, а на самом деле против бояр и князей.
Весна тем временем шагами великана ступала по скованной Волынской земле. За неделю раскисли все дороги, превратившись в реки грязи. На полях появились большие бурые пятна, а на лесных опушках, где снег уже растаял, начали пробиваться головки подснежников. Повсюду шумели мутные талые воды. Они наполняли все выемки, текли со всех сугробов, собирались в ручейки, потоки и спешили к Стырю. Река взбухла, широко разлилась, стала многоводной, точно Буг или Припять. Ехать дальше стало немыслимо.
А Грицько подъезжал к Деревищу. Село расположилось на высоком берегу реки. Тут проходил шлях из Луцка в Вильну и потому стояла большая корчма для путников и купеческих обозов, а главным образом для бояр и паков, направлявшихся из Волыни в Белоруссию и Литву или обратно. Содержал её знакомый Грицьку слуга князя Курцевича некий Трохим Прокопов, он зарабатывал своим господам немалые денежки, но не забывал и про себя. Не удивительно, что хозяева заботились о том, чтобы корчма выглядела пристойно и был необходимый запас еды и напитков. В одну сторону корчма вытянулась десятками комнат для гостей и узким коридором, а в другую — просторным залом со стойкой, столами, лавками и огромной печью в углу. Возы приезжие оставляли на большой площади перед корчмой, а лошадей отводили в длинную конюшню. Несколько сараев для купеческих товаров, для корма лошадей, припасов для людей и высокий дубовый частокол окружали этот двор с трёх сторон, четвёртая подходила к самой круче Стыря. У широких ворот стояли две будки со свирепыми бульдогами и сторожка, в которой жил вооружённый привратник.
Грицько рассчитывал прожить у знакомого трактирщика с неделю, а то и две, поскольку не очень спешил к боярину Миколе с ответом Свидригайла. Правда, по дороге он слыхал от мужиков, будто как раз в этот трактир направлялся какой-то большой княжий двор, но полагал, что для него местечко у Трохима всегда найдётся.
И в самом деле, подъезжая к воротам, он уже издали увидел на площади большое движение. Возы с кладью, десятки лошадей, гончие собаки, челядь, ратники, скоморохи — всё сгрудилось, стояло, бродило по раскисшей грязи, кричало, ругалось, шумело, хохотало. Привратник остановил Грицька словами: