Вешалка в углу, обычно увешанная мокрыми плащами и зонтиками, была пуста, и Антон, подумав, что пришел раньше времени, взглянул на бронзовые часы, стоявшие на мраморной доске перед большим зеркалом, и удостоверился, что уже опоздал на пятнадцать минут. Торопливо причесав волосы и поправив галстук, Антон прошел через темный и пустой зал в свою комнату. В ней было темно: на этот раз опоздал не только он и Горемыкин, но и пунктуальный Звонченков. И Антон, сев к столу, подвинул к себе лампу, намереваясь направить ее свет на дверь, как это делал Звонченков, чтобы заставить опоздавшего зажмуриться. Приготовления оказались напрасными: никто не появился. Несколько озадаченный Антон вышел в зал и, прислушиваясь к необычной тишине, направился в вестибюль.
— А где же все наши? — спросил он Краюхина.
— В бегах, — ответил тот.
— В бегах? Что значит «в бегах»?
— Ну, разъехались по разным делам.
— А что случилось?
— Не знаю. Ночью были получены «молнии» из Москвы и Женевы, и Андрей Петрович еще затемно собрал всех, поговорил с ними о чем-то, и тут же все стали разъезжаться и расходиться.
— Почему же меня не позвали?
— Тоже не знаю. Мне сказали, кого позвать, я и позвал.
Антон обиженно отодвинулся от Краюхина, словно тот был повинен, что ему не нашли дела даже в такое время, когда потребовались все.
— Андрей Петрович у себя?
— Андрей Петрович уехал первым, — сказал привратник, не отнимая трубки от уха. — И первым вернулся, а потом опять уехал, и его шофер, пока ждал тут у меня, сказал, что поедут встречать премьер-министра. Когда тот улетел в Германию, наши не провожали его, не знаю почему: то ли англичане не пригласили, то ли наши не захотели. А теперь, видно, пригласили, и Андрей Петрович сказал шоферу, что поедет встречать.
Из сумрака зала появился Ковтун. Он молча прошел мимо, лишь приложив руку к козырьку фуражки. Ковтун был в военно-морской форме, делавшей его еще более стройным, подтянутым и строгим. Уже распахнув выходную дверь, он повернулся к привратнику:
— Я — в адмиралтейство…
И сбежал по лестнице к машине, ждавшей его у подъезда.
Антон вернулся в свою комнату и снова взялся за газеты, которые уже видел. Еще раз прочитал он сообщение о приказе морского министра флоту быть готовым к переходу на боевое положение и, невольно сопоставив его с поездкой Ковтуна в адмиралтейство, с удовлетворением решил, что военные устанавливают контакт.
Через некоторое время дверь в комнату распахнулась, и, быстро оглянувшись, Антон увидел на пороге Андрея Петровича.
— Ни Звонченкова, ни Горемыкина? — спросил тот разочарованно. И, не дав Антону объяснить, что он не видел их со вчерашнего дня, распорядился: — Из полпредства не уходить. Можете потребоваться.
— Зачем, Андрей Петрович?
— Поедете со мной на аэродром.
Обрадованный тем, что его берут встречать возвращающегося из Германии премьер-министра, Антон обеспокоенно ждал, когда его позовут. Однако прошел час, потом другой, а Антона все не звали. Он уже начал думать, что о нем просто забыли, когда Краюхин, едва открыв дверь их комнаты, выкрикнул:
— Скорее! Андрей Петрович уже в машине.
Бегом пересек Антон зал, выскочил в вестибюль и, схватив плащ и шляпу, выбежал на мокрую лестницу, у которой стояла большая машина с маленьким красным флажком над передним колесом. Потемневший от дождя флажок с золотым серпом и молотом свисал, прилипнув к тонкому металлическому флагштоку.
Андрей Петрович действительно уже сидел в машине. Открыв Антону дверцу, он нетерпеливым жестом показал место рядом и сказал шоферу:
— Поехали…
Антон виновато пробормотал, что его не предупредили, что он был готов и только ждал сигнала, но советник не отозвался. Антон отодвинулся в самый угол, стараясь занять в этой просторной машине как можно меньше места и в то же время видеть Андрея Петровича.
Машина выкатилась на почти всегда пустынную улицу и повернула влево к большим черным воротам, которые теперь уже были хорошо известны Антону. Полисмен, стороживший их, вылез из будки, откинул полосатый шлагбаум и, пропуская машину, приложил руку к каске: салютовал флагу. Советник притронулся пальцами к своей шляпе.
Они выехали на длинную, хотя и не столь широкую улицу, забитую машинами и автобусами. От главной улицы тянулись бесчисленные улочки и переулки, вдоль которых стояли небольшие и удручающе однообразные дома. Перед москвичом развертывался настоящий Лондон — гигантская деревня с непостижимой для Антона обособленностью каждого двора, каждого домика, отделенного от другого оградой или стеной.