— Вы англичанин?
— Да, я есть англичанин.
— А что вы делали в Москве? — спросил Антон. — Приезжали посмотреть?
— Я приезжал в Москва взять свои вещи и привезти в Берлин.
— А как ваши вещи оказались в Москве?
— Я жил и работал тут больше год.
— Вы жили и работали в Москве? Где же вы работали?
— В британски посольство.
— Теперь вы перебираетесь в Берлин, чтобы работать там?
Англичанин утвердительно наклонил голову и опять широко улыбнулся. Ему было примерно столько же лет, сколько Антону, он ехал из одной страны в другую без волнения, словно на дачу, разговаривал на плохом русском языке без смущения и сидел в этом вагоне-ресторане, заполненном чужими людьми, как у себя дома.
— А чем вы будете заниматься в Берлине?
Сосед достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, из бумажника маленький квадрат меловой бумаги и вручил Антону с серьезной осторожностью, точно хрупкую ценность. Антон взял бумажный квадрат и стал рассматривать с интересом: это была первая визитная карточка первого иностранца, попавшая в его руки. Изящным шрифтом на ней было напечатано по-английски: «Хью Хэмпсон, личный секретарь британского посла в Берлине».
— О, извините, карточка есть по-английски, — спохватился Хэмпсон.
— Ничего, я понимаю английский.
— О, вы понимаете английский? Это очень хорошо! — обрадованно одобрил Хэмпсон и тут же перешел па родной язык: — Могу я говорить с вами по-английски?
Антону хотелось сказать: «Пожалуйста, говорите!», но он не осмелился заговорить по-английски с настоящим англичанином, поэтому попросил:
— Давайте говорить по-русски. Вы же хорошо говорите по-русски.
— Я говорю русски плохо, — признался Хэмпсон, но все же на вопросы старательно отвечал по-русски.
— Почему вы сменили Москву на Берлин? — спросил Антон. — Не понравилась Москва?
— Я люблю Москва очень много, — ответил Хэмпсон, — и я ценю русски гостеприимство очень много. Мне нравится ваш климат — ваш лето, ваш зима, когда так много снега и можно кататься на лыжи везде, и Большой театр. О, Большой театр — это чудо!..
— Тогда зачем же вы покидаете Москву?
— Я должен ехать в Берлин.
— Почему?
— Мой отец хотел, чтобы я работал с сэр Невиль — это наш посол в Германия, — проговорил Хэмпсон, медленно подбирая слова. — Мой отец и сэр Невиль вместе начинали служба в иностранной сервис, сэр Невиль — на дипломатической сторона, мой отец — на консульской. И мой отец всегда считал сэр Невиль очень интеллигентным и бриллиантным дипломатом, который достигнет до самый верх. Перед смертью мой отец послал сэр Невиль — он был тогда посол в Арджентайн, Буэнос-Айрес — письмо, чтобы сэр Невиль взял мальчик, то есть меня, под его протекция. Сэр Невиль пошел на гора, когда мистер Чемберлен стал премьер-министр и послал сэр Невиль в Берлин как посол. Сэр Невиль встретил меня в Лондон почти пять месяц назад и взял меня как свой приватный секретарь в Берлин, и только две недели назад разрешил мне поехать в Москва за свои вещи, потому что сэр Невиль было много работы.
У стола появился высокий, плечистый мужчина. Опустив руки по швам и немного наклонив голову, он показал глазами на свободный стул рядом с Антоном и, скорее командуя, чем спрашивая, сказал:
— Разрешите?
— Садитесь, — сухо произнес Антон и даже подвинулся немного на своем стуле, чтобы быть подальше от плечистого, крепкого сложения пассажира. Тот буркнул: «Благодарю!», не замечая сухости, сел и сказал проходившему мимо официанту, чтобы ему открыли бутылку пива. Пока официант наливал пиво в бокал, поставленный им перед пассажиром, тот прочитал название: «Ле-нин-град-ское»… и поднял светлые, почти прозрачные глаза на официанта.
— Ведь это же мюнхенское пиво, — сказал он. — Почему его перестали называть мюнхенским и стали называть ленинградским?
— Не знаю, — коротко ответил официант и отошел.
— А вы не знаете, почему это пиво перестали называть мюнхенским? — обратился сосед к Антону.
— Понятия не имею! Я плохо разбираюсь в сортах пива.
Сосед повернулся к Антону всем своим крепким, квадратным корпусом и посмотрел в его лицо с той же холодной требовательностью.
— Но в политике-то вы, наверно, разбираетесь? Я не встречал русского, который не разбирался бы в политике.
— Вы думаете, что тут — политика?
— Конечно! — воскликнул сосед с явным осуждением в голосе. Он говорил по-русски слишком правильно, чтобы быть русским, и Антон почти сразу признал в нем немца. — Конечно, политика…